— О, Парфенон! — воскликнула гид-гречанка и с повлажневшими глазами что-то сказала переводчику.
— О, Парфенон! — сказал наш переводчик и скосил глаза в блокнотик. — О, мраморный, дорический периптер с ионическим скульптурным фризом. О!
Лица туристов сделались столь почтительными, что гид-гречанка восторженно всплеснула руками и мысленно плюнув на регламент, долго и с жаром рассказывала о древней архитектурной жемчужине. Наш переводчик, хоть и не разгорячился, но исходные данные произносил громко, отчетливо, и, как гречанка, не забывал употреблять букву «о».
— О, четыреста сорок семь тире четыреста тридцать восемь до н. э., построенный Гектином и Калликартом. О, площадь Парфенона тридцать и восемьдесят девять сотых метра помножить на шестьдесят девять и пятьдесят четыре сотых метра. О, статуи фронтонов, рельефы метон и фриз. Руководил работами Фидий! О!
Пока гид и переводчик не по-волжски окали, ряды туристов мало-помалу вымывались и пристраивались к другим группам, где объяснения давались и не столь эмоционально, но зато ближе к родной речи. Лишь неразлучная тройка — Африкан Салютович, Гвидонов и Нина — угрюмо внимала громкоголосящему дуэту гида и переводчика. И тут дуэт распался: переводчик уперся взором в чистую страницу-шпаргалку и, сглотнув слюну, умолк. Гид что-то сказала. Переводчик высокомерно промолчал. Гид сказала еще что-то. Переводчик вернул листы-шпаргалки в первоначальное положение и без подъема промямлил:
— О, Парфенон, о, мраморный, дорический периптер…
Гид обиженно проговорила по-русски:
— Я не сказала Парфенон. Я не сказала периптер…
— Ну и что? — петушком вскинулся переводчик и выкинул вперед ладошку. — Это что, по-вашему, не Парфенон? или, скажете, — не периптер?
— Да, но…
— Или скажите, что наша Большая энциклопедия глупее других? — И не услышав ответа, распетушившийся переводчик заключил: — В таком случае я напишу заявление о вашей профессиональной убогости.
При слове «заявление» глаза гречанки сделались стеклянными и, припомнив скандальную историю из практики своей фирмы, она тихо сказала:
— Икскьюз ми. Я сказала Парфенон, я сказала периптер…
— Вот это по-нашему, — целиком и полностью одобрил Африкан Салютович действия гида и, стой иностранка поближе, он бы непременно похлопал ее по плечу.
Древний Акрополь старосте вскоре приелся. Гвидонов это почувствовал, когда тот, набив карманы осколками Парфенона, а на самом деле камушками, привезенными ночью специально для жадных на сувениры туристов, начал жаловаться на головокружение, сбитые ноги и вообще как-то скис и потух.
— Булыжники — они и есть булыжники, — подытожил он свои впечатления. — У нас и постарее есть.
Прямо скажем, не любил Африкан Салютович, когда кто-нибудь принижал нашу собственную действительность и ее явления.
— В Афинах, к сожалению, — поскучневшим голосом вещала гид-гречанка, — смог разрушает памятники.
— Да разве это смог? — обиделся Африкан Салютович. — Вот у нас смог — да-к смог!
— У вас — это где?
— Где, где? Да везде! — ушел от прямого ответа староста. И настороженно примолк, исподволь глянув на суетящихся неподалеку двух иностранных граждан с кинокамерами. Он засек эту парочку, когда они сошли с теплохода, но учитывая, что греков вместе с иностранцами в Греции всегда несравнимо больше, чем советских людей, поначалу не придал этому факту значения. Ну мало ли кто, прикинул он, жужжит камерами, завидев наших туристов. Потом староста «сфотографировал» эту пару, когда они садились в автобус, когда покидали его и, пожалуйста, тут не дают покоя, снимая с разных точек. И что любопытно: камеры эти иностранцы нацеливают только на него, Нину Фугасову и, понятно, Гвидонова.
— Нина, — обратился он к Фугасовой, — ты заметила, что вон те два бездельника все время ходят за нами и фотографируют?
— Те, малохольные, что ли? Конечно, заметила! Вон тот, что слева, мне еще жвачку дал.
— Какую жвачку? Когда? — опешил Африкан Салютович, казня себя за потерю бдительности.
— Когда мы из автобуса выходили. Он мне и руку подал.
— И ты… Но он ведь иностранец!
— Африкан Салютович, не прикидывайтесь шлангом!
