Кто сидел напротив Мессинга, Ромашкин так и не узнал.
В дверь постучали. Ферзухин мгновенно сделал строгое, озабоченное лицо, небрежно бросил:
— Войдите.
В комнату вошёл… Чаевых.
Почтительно поклонившись, он спросил:
— Я вас не побеспокоил?
— А вы кто? — спросил Ферзухин, смерив вошедшего взглядом.
— Чаевых, заместитель начальника стройки по быту.
— Очень приятно. Присаживайтесь.
— Мне подождать? Вы с товарищем беседуете?
— Да, беседуем. Ну что же, дела и заботы у нас всегда… Но этот товарищ, — Ферзухин кивнул в сторону Ромашкина, — этот товарищ нам но помешает. При нём можно всё…
Слова «при нём можно всё», видимо, произвели на Чаевых сильное впечатление. Его глазки-щёлки удивлённо расширились.
Он присел на краешек кресла и положил перед собой тетрадочку.
— Вы здесь всем довольны, Юрий Иванович?
— В общем доволен, — ответил Ферзухин, откидываясь на спинку кресла. — Не зовите меня Юрием Ивановичем. Зовите просто, по-партийному, товарищ Ферзухин.
«Ну, Топорик вжился в образ, — подумал Ромашкин. — Здорово, чертяка, играет!»
— А что там наверху слышно? — поинтересовался Чаевых.
— Разное… — неопределённо ответил Ферзухин. — Проекты всякие… Постановления… Бюджет… Голова пухнет!
— Да, да, — посочувствовал высокопоставленному гостю Чаевых. — А у нас вы и отдохнёте.
— Отдохнуть? Хорошо бы. Только в моём положении никогда не отдохнёшь. Сидишь, пьёшь чай, а тут вдруг звонит эта…
— Вертушка? — подсказал Чаевых.
И она тоже… Все звонят. Вопросы… Согласования… И так далее. И тому подобное. И вообще. Ах!
Чаевых продолжал вести «подводную» разведку.
— А как товарищ Кристальный себя чувствует?
— Кристальный? Кристальный, как всегда, на посту…
— К нам, говорят, собирается?
— Он на месте не сидит, — уклончиво ответил Ферзухин. — Он всегда с народом.
— А у нас тут стройка в самом разгаре, — радостно сообщил Чаевых. — Жмём вовсю!
— Знаю. Докладывали.
— И как вы это оцениваете?
— Двояко… Есть плюсы, есть минусы…
На усталом лице Ферзухина было написано утомление от больших дел, и высокая государственная озабоченность, и ещё что-то невыразимо руководящее.
— Да, между прочим, тут у товарища киноаппарат отобрали, так распорядитесь, чтобы его немедленно вернули, — неожиданно сказал Ферзухин. — Что за порядки у вас? Люди снимают фильм о родном городе, а у них отбирают аппарат.
Чаевых удивился:
— Аппарат отобрали? Ай-яй-яй! По какому же такому праву? Нарушение… Конечно, нарушение. Не надо вам этим заниматься, товарищ Ферзухин. Я сейчас позвоню.
Чаевых сделал запись в тетрадочке, потом поднялся и подошёл к телефону.
Ромашкин ободряюще подмигнул Ферзухину: «Молодец, Топорик, продолжай в том же духе!»
Отойдя от телефона, Чаевых заверил Ферзухина, что ошибка будет исправлена и киноаппарат сейчас принесут.
— Может быть, поужинаем вместе? Выпьем что-нибудь, закусим, а? — предложил заместитель директора.
Ферзухин вопросительно посмотрел на Ромашкина. Тот кивнул: «Соглашайся».
— Поужинать — недурно, — сказал Ферзухин.
— Что будете пить — водку, коньяк? — спросил Чаевых.
— Ни то, ни другое, — ответил Ферзухин. — Слишком крепко. Я пью портвейн. У нас теперь так заведено. Если есть — «Три семерочки».
«Ферзухин, ты гений! — подумал Ромашкин. — Отказаться от коньяка — это для тебя высший подвиг!»
— А что на закуску возьмём? — спросил Чаевых. — Салатик? Паштетик? Заливное? Из горячего — рыбу или цыплёночка?
— Что-нибудь полегче, — ответил Ферзухин. — В последнее время ответственные работники ввели для себя суровые ограничения. Творог, рыбное, растительное…
Чаевых, извинившись, удалился. Ферзухин вытер платком нот со лба, сказал Ромашкину:
— Ну и в историю ты меня втравил, чёрт возьми! Аж устал! Кажется, мне надо отсюда смываться. Потом позора не оберёшься.
— Какого позора? Ты никому ничего не врал. Ты не выдавал себя за иранского шаха, но преследовал личных целей. Ты, фон Ферзухин унд Шпацирен, на этот раз морально абсолютно чист.
— А если меня завтра позовёт Росомахин?
— Во-первых, Росомахин завтра не позовёт, потому что он на три дня уехал. Во-вторых, если будет необходимость, покажешь своё командировочное удостоверение. Приехал, мол, изучать вопросы перспективного снабжения. А то, что тебя за другого приняли, не твоя вина.
