А дальше всё началось натурально, как в жизни.
Приходит мастер и объявляет:
— Кончай работу! Уборка будет. Санитарный день.
Я возразить пытаюсь:
— Санитарный день только недавно был…
А он:
— Ты что, Степаныч, не понимаешь, для чего уборка? Фильм снимать будут. На плёнку. А плёнка нынче знаешь какая чувствительная? Каждую пылинку отразит как есть.
Я говорю:
— Но…
А он:
— Никаких «но». Начальство, распорядилось. А тебе, Степаныч, вообще на некоторое время придётся прерваться. Прикомандировываем тебя к съёмочной группе. Ты самый старый старожил, всё знаешь. Будешь помощником режиссёра. Или как там у них — помрежем.
Так я стал помрежем. Лампы таскал, электричество где подключить, указывал, интервью давал девушке об истории цеха.
Очень милая она оказалась, очень любопытная и понятливая. Всё с лёту усваивает. Как только начинаю что объяснять, а она: «ясно-понятно». И такая, простая. Даже «Памир» курит. А я — то их поначалу за иностранцев принял. Но она мне объяснила, что гербы и эмблемы к кофточкам пришивать — это сейчас у женщин модно. И трубки курить тоже модно — у мужчин, у журналистов. Особенно на телевидении и в «Литературной газете».
Можно курить, а можно и не отравляться — так просто в зубах трубку держать.
Словом, начали мы с уборки.
Час проходит, второй, смотрю — работницы наши, фрезеровщицы, потихоньку исчезать начинают. А которые ещё не сбежали, стоят группкой и о чём-то спорят.
Подхожу поближе, вроде внимания на них не обращаю, и слышу:
— Ты, Маша, подожди. Поработай. Ты на этой педеле в парикмахерской была? Была. А я нет, Мне сейчас позарез надо на причёску, к косметичке и на маникюр. А знаешь, какие очереди? И живу я за городом.
Это говорит Ленка, она себя так зовёт и все её — тоже. На самом деле её имя Евдокия. Дуня, значит. Но ей так не нравится. Решила псевдоним взять.
Ленка — работница у нас хорошая и девушка красивая: черноволосая, крупноглазая, только нос немножко кверху, поэтому она его часто книзу гладит. Поправляет
— Подумаешь, за городом живёт, — говорит Маша. — Всё равно успеешь. А на маникюр тебе вовсе не обязательно. Что, твои пальцы, что ли, режиссёр снимать будет? Пальцы только у пианистов снимают. И у Татьяны Дорониной.
— Ну, ладно, — говорит Ленка, — не в маникюре дело. А карточку на выходе ты за меня пробьёшь…
Не знаю, до чего они договорились бы, только вскорости ни одной, ни другой на участке не было. Остались лишь женщины, у которых детей много.
А на следующее утро Ленка пришла — ну прямо как Лоллобриджида. Брови и глаза подведены, волосы распущены, зубы чем-то начистила — содой, что ли, с нашатырём — белые, как у негритянки, и халатик у кого-то напрокат взяла — с крахмальным воротничком. Наверно, у подруги с часового завода. Там производство чистое, не то что у нас.
Ленка, конечно, угадала, что первой её снимать будут.
Софиты около её станка поставили, как их, юпитеры. И народ со всего участка собрался.
Мастер кричит:
— Товарищи, по местам! Работать надо.
Но разве его кто слушается?
Ленка включает станок, а в это время оператор подносит к её лицу какой-то прибор вроде фотоаппарата. Она смотрит в него, улыбается и зубы показывает.
А оператор говорит:
— Это я не снимаю. Это экспонометр. Он измеряет степень освещённости вашего лица.
Всем смешно, как она сниматься приготовилась. А Шурка Петрунина — она у нас очень невыдержанная — говорит: «Ой, дура!»
Тут звукооператор, который маленький, с бородой, вынимает трубку изо рта и предупреждение даёт:
— Товарищи, фильм звуковой. Прошу не выражаться и реплик не бросать, чтобы на экран лишнее не попало.
Режиссёр командует:
— Внимание! Мотор!
Телевизионщики отвечают:
— Есть мотор!
— Камера!
А мастер участка, который людей по рабочим местам развести пытался, вернулся к съёмке и кричит:
— Стой! Нельзя снимать: Ленка косынку не надела.
Все, конечно, приостанавливается.
Мастер поясняет режиссёру:
— За станком — в косынке. Правила техники безопасности.
А режиссёр спрашивает:
— Может, всё-таки без косынки можно?
Тут уж я вступаю:
— Нельзя, — говорю. — Раз мы снимаем всё как в жизни, то только в косынке.
Видели бы, какой ненавистный взгляд бросила на меня Ленка. Причёска пропадала для телезрителей.
