— Товарищ Сорока, — призывает к порядку Смуров, — вы очень любите острить на собраниях, а очерки у вас скучные. Направьте свой юмор на пользу журнала.
— Эго верно, — откликается Тёр-Овезов. — юмора у нас нет. Уголок бы хоть такой завести…
— Да-да! — поддерживает Отцовский. — Юмор и сатиру надо поднимать. Читатель, он это дело любит. И скажу прямо, удивительно, почему мы пи разу не обращались к Маршаку, Михалкову или Семёну Нариньяни. Враз напишут! Им только подсказать. Мысль подбросить. А ведь это так просто!
Коллеги стыдливо молчат. Коллегам совестно, что по их вине три мастера сатиры находятся в ужасном простое.
Почувствовав внимание, Отцовский распространяется дальше:
— И почему сатире — только «уголок»? Скажу прямо: чем больше, тем лучше. Пусть хоть полномера…
— Наш журнал не юмористический, — строго замечает Смуров.
Отцовскому приходится поправиться:
— Много мы, конечно, не наберём. Ну, пусть страничку, пусть колоночку: наверху карикатурна, внизу — басенка. Очень славно получится!
Юмор бесповоротно загоняется в «уголок».
— Оформление, чёрт возьми, изменять надо! — раздаётся крик отчаяния.
Эти слова встречают с энтузиазмом. В оформлении тут же, находят катастрофические упущения. Всё с упрёком и вызовом смотрят на Тёр-Овезова. Это он, злодей, своим старомодным оформлением «гробит» гениальные тексты! Это он засушил журнал!
Выясняется, что художник лишён смелости. Он рутинёр. Печатает чёрным по белому.
— А посмотрите журнал «Перемена»: они ухитрились белым — по чёрному!.
— И как заголовки ставят! Чуть ли не вверх ногами. Читатель сразу ошарашен. Как пыльным мешком…
— А рисунки-то у них не традиционные. В стиле «модерн». Под Пикассо.
Лёд тронулся. Все оживлённо галдят. Все ратуют за «модерн» и выдумку.
Предлагается на обложке жирным шрифтом печатать содержание. Или сообщать читателям, над чем работают для журнала Шолохов, Мдивани и Твардовский.
Правда, в это время кто-то скептически замечает, что с классиками разговора не было и что вообще они пишут для других изданий. Но фантазия участников совещания уже так разыгралась, что скептическим ноткам здесь не место.
— Почему для других? Пусть отдадут нам! В конце концов, это не важно. Главное, что они над чем-то работают.
Возникает пауза. Робко, по-школьному поднимает руку Савраскина:
— А хорошо бы для нашего журнала придумать своего героя. Вроде Матрёшки или Буратино, человечка такого. Пусть он ходит по страницам и комментирует, что на них написано. Так бывает…
Но Савраскиной суждено бесславно умолкнуть: идея не новая. Никто, кроме Отцовского, её не поддерживает. Не солидно!
Суждено умолкнуть и Отцовскому. Огонь обращается на него. Он заведует письмами и массовой работой, а где она, массовая? Недурно бы устраивать в редакции свои «четверги» или «пятницы». Приглашать на них известных артистов — пусть они расскажут о себе, а потом споют. Или сначала споют, а после расскажут…
— У нас в гостях Тарапунька и Штепсель! — восклицает Тёр-Овезов, оправившийся после критики оформления.
— Шульженко бы не забыть. Как это она: «Я люблю тебя, мой старый парк…»
— Конечно, мечта — это Райкин. Он всё умеет, любое изобразит!
Савраскина тихо толкает в бок Нинель Сороку:
— Если будут такие «четверги», придётся шить новое платье. Неудобно, если Райкин придёт…
— Не надо отвлекаться, — замечает Кормилицын.
Савраскина, как человек, у которого не кончился испытательный срок, густо краснеет.
Смуров этих разговоров не слышит. Он уже устал и только молча кивает всем в знак одобрения и согласия.
А предложения продолжают поступать:
— Советы читателям надо печатать. Вот недавно в журнале «Наша жена» я прочитал, как готовить грибной шашлык…
— Правильно, — саркастическим тоном поддерживает Нинель Сорока. — И ещё как выводить пятна от томатного сока или ковры выбивать…
— И выкройки к журналу прикладывать, как делает «Труженица». На выкройку читатель сразу клюнет. Журнал будут хватать.
— Да-а, а с оформлением что-то делать надо…
— Хватит про оформление! Об этом говорили.
Смуров утомлённо смотрит на часы и предлагает «прерваться». Ему скоро где-то выступать, и он должен прикинуть тезисы.
