Тебя начинает ломать, принимаешься моргать, неудержимый кашель курильщика душит тебя, электрически заряженные нервные клетки начинают искрить в свете свежего дня и завязываются в нервные узлы. Плоть напрягается и вздымается, кормясь из полупустого резервуара сна.
Разлитая архаика булькает под подопревшей крепостью сытого мира, в корсете из стальной строительной арматуры. Я живу внизу, в канализации. IciM сильно воняет, но зато не так тесно. Ткм живут и другие, из чувства долга они продолжают скрести тупыми ложками тоннель для побега, роют подкоп. Они вынуждены это делать. Один я танцую, никем не замеченный. Утреннее дыхание женщины. Это невообразимо. Господь милосердный, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих… Ты пасёшь меня на пажитях Твоих зелёных женщин, созданных для меня, и уже не убоюся от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго.
Скребок сидит у меня в затылке и скребётся там.
Рука Юдит бегло касается меня. Фатальный жест. Приди, мускульно-плотский, розово-чёрностеклянный июньский китч, поглоти меня! Её рука прошествовала вниз, пробежала расставленными пальцами поверх ткани штанов, по коленке и по бедру, но внутрь заглянуть не отважилась. Надо бы мягко её направить. В её глазах плавают дельфины. Такие энергетически заряженные пальчики — жаль, что они удалились. Она встаёт и потягивается. Сладкие шестнадцать лет. В бутылке рецины ещё плещется капелька Греции. Быстрое диминуэндо к мелочам повседневности.
Она хвалит меня.
— Ты вёл себя очень благопристойно!
— То есть?
— Ведь ты мог бы воспользоваться ситуацией.
— Я сделал что-то не так?
— Как ты можешь пить с утра?
— Я не понял вопроса…
— Куда мы отправимся завтракать?
— Я на нуле. Это же изначально ясно.
— Нет проблем. Я тебя приглашаю!
Она с воодушевлением рвётся навстречу дню. Через каменный мост и вдоль реки, мимо острова Пратер и Мельничьего бассейна в его модерновой красоте. Здесь не так уж много кафе, куда такие как мы запросто могли бы заглянуть и чувствовать себя там свободно. Юдит уже приобрела такой же затрёпанный вид, как у любого из членов моей семьи. Слипшиеся прядки волос, испятнанная одежонка, грязь, налипшая на обувь; пуловер, который она обвязала вокруг шеи, украшен продолговатой дырой. Вид великолепный. А мой вкус, как известно, лучшее, что есть во мне.
— Давай устроим пикник! — предлагает она.
— Отлично!
В супермаркете мы покупаем булочки, масло, салями и маленькие огурчики. Юдит из пижонства взяла ещё баночку желе из крыжовника.
Продавщица из закусочной «Чибо» с готовностью налила нам кофе в пустую бутылку из-под
7 Зак. № 646 лимонада. Наливая, ей пришлось немного выжидать, чтобы бутылка не лопнула. Она сказала, что стекло теперь совсем не того качества, что было раньше. Ясное дело. Само собой — но вот только с чего бы это? Она читает нам вводную лекцию о различной чувствительности белого, коричневого и зелёного стекла. Мы внимательно выслушиваем. Поскольку не имеем ни малейшего понятия об этом предмете.
Эта продавщица оказалась действительно очень милой. В бутылку влезло четыре чашки, но она посчитала нам только за три, поскольку кофе уже остывший.
Всё вдруг погружается в некую идиллию, от который я становлюсь недоверчивым — в ожидании подвоха.
Поравнявшись с университетом, мы сворачиваем в Английский сад. Трава ещё сырая от утренней росы, и солнце пока жеманничает. Великолепный завтрак на траве. Учащённо пыхтящие бегуны трусят мимо нас, и можно выкрикивать им вслед непристойности. Юдит показывает мне белочку. Ну и что, думаю я, ну белочка, что из того, и делаю вид, что смотрю на эту зверюшку. Юдит таращится ей вслед так, как будто не может оторваться от увлекательного фильма.
— Может быть, я подамся в Испанию, — говорит она.
— Ты говоришь по-испански?
— Нет.
— Если ты подашься в Испанию, то я отправлюсь в Марокко! Тогда мы сможем слать друг другу письма бутылочной почтой, с одного берега на другой.
— О да. Экономия на конвертах и на марках!
— Точно. Надеюсь, мне найдётся чем заполнить все выпитые бутылки.
Она молчит и жуёт. Я тоже молчу и жую. Крыжовенное желе капнуло ей на палец и сейчас стечёт. Я успеваю его слизнуть. Я ненавижу желе. А солнце наливается чувством собственного достоинства, закатывает рукава и расталкивает облака в стороны. Парк пронизан бирюзовым светом. Мы едим, опустошаем бутылку с кофе и предаёмся мечтам, привалившись друг к другу. Я чувствую себя блаженно, как самый пошлый обыватель. Десять лебедей бы обрыгались.
