— Только тихо, пожалуйста! Мои родители уже в постели. Они рано ложатся спать. Хочешь пива?
— Ещё спрашиваешь!
Кухня оборудована встроенной техникой и всевозможными приспособлениями. Из холодильника льётся заговорщический свет. Деревянная ваза с фруктами декорирует стол, покрытый клетчатой клеёнкой. Мы садимся друг против друга, я с пивом, она — с красным яблоком. Серые жалюзи опущены, а неоновая трубка над вентиляционной вытяжкой время от времени подмигивает. На меня особое впечатление производ ит полка с пряностями — на ней выставлено не меньше сотни маленьких баночек.
— Сегодня можешь остаться здесь на ночь. Ванну придётся отложить до лучших времён. Если сейчас напускать воду, родители проснутся.
А завтра в восемь им на работу, они у меня оба работают.
— Если у тебя будут с этим какие-то проблемы, то лучше не надо. Я переночую на улице. В августе это нормально.
— Не прикидывайся, пожалуйста! Это ни к чему. Только веди себя тихо, договорились?
— Ты меня поцелуешь?
— Ну, хорошо.
Она тянется ко мне через стол. Мы встречаемся над вазой с фруктами. Только чмок, никакого языка. Она отщипывает себе крупную синюю виноградину. Это выглядит очень эротично.
Я хотел бы, чтобы она что-нибудь сыграла мне на своей виоле, «Death Song», например, из «Black Angel», да-ди-да-да-ди-да-да-ди, до катако.
Завтра, может быть, отвечает она, сегодня уже поздно, ночь.
— Моя комната наверху. У меня на балконе висит гамак, я дам тебе свой спальный мешок.
— Тот самый, в собачьей какашке?
— Нет. Родители, само собой, купили мне новый.
— Отлично.
— Надеюсь, ты не замёрзнешь, на улице довольно тепло.
— Конечно.
— Знаешь что? Завтра я прогуляю школу. И мы целый день проведём вместе. Как тебе нравится эта идея?
— Очень великодушно и щедро с твоей стороны.
— Не дерзи, пожалуйста!
— Разве я позволил себе какую-то дерзость?
— Ещё какую! Ты дал мне понять, что ты разочарован.
— Это совсем другое.
Она испытующе смотрит на меня и катает между зубами виноградную косточку, потом берёт её двумя пальчиками и выпуливает в мойку.
— Я не знаю. Я правда не знаю.
Мы встаём из-за стола. Я ещё раз хватаюсь за её руку. Она раздвигает пальцы и сцепляет их с моими, но как-то вяло и устало. Я прижимаю её к себе, стискиваю её бёдра, целую её в шею. И тут мы слышим на лестнице шаги. Юдит отодвигается от меня.
Входит женщина в тяжёлых шлёпанцах и голубом халате. Под цвет кафеля.
Лицо её блестит от крема, химическая завивка цвета сена. В мочках ушей висят два маленьких попугайчика из золота. А я всегда думал, что такие предметы на ночь снимают.
— Привет, мам!
— Юдит… Что тут происходит?
Она отчуждённо смотрит на меня, и её брови ползут вверх чуть ли не до границы волос. Я в знак приветствия киваю головой.
Перед матерями я всегда испытываю первобытный страх.
— Это Хаген, мам, он мой друг, у него сейчас трудности. Я сказала ему, что он может переночевать у меня в гамаке на балконе.
Мама не знает, что и ответить на это, и изучающе осматривает меня, как будто я какое-то зеленоватое инопланетное существо. Она было заговорила, но снова выдохнула и принялась заикаться без воздуха:
— Да — но, Юдит, ты не можешь предлагать такое господину! Ведь у нас, в конце концов, есть комната для гостей!
— Хаген не против того, чтобы переночевать в гамаке…
— Ах, ну зачем же стеснять себя, мне не составит никакого труда приготовить ему постель. Сейчас же постелю! Ты предложила гостю чего — нибудь поесть?
— Мам, прошу тебя…
— Вы хотите есть? — обратилась она ко мне напрямик.
— Да. Очень хочу.
Юдит вскинула на меня голову.
— Почему же ты мне ничего не сказал?
— Я только сейчас это почувствовал.
— У меня, правда, почти ничего нет в доме! — жалобно воскликнула мать и заглянула в холодильник. — Разве что несколько бутербродов?
— Отлично.
— Ну и прекрасно… И, пожалуйста, не стесняйтесь…
Она подходит к шкафу, достаёт приборы и тарелку. Юдит строит недовольное лицо и упирает руки в боки.
— Мам, ты можешь спокойно идти спать! Мы справимся сами!
— Дочь, ты только говоришь так, а на самом деле позволяешь своему гостю умереть с голоду. Так не поступают, это не дело.
