– О, ну тогда… в общем, спасибо. – Ее храбрости хватило ненадолго. И теперь Эйслин отчаянно хотелось без помех проскочить пост. Ведь сейчас она и вправду помогала беглому преступнику. – Значит, наверное, все в порядке.
– Это может значить, что двигатель перегрет, – сказал полицейский, пожирая ее глазами. – Мой точно перегрелся, – прошептал он потише.
Эйслин даже удалось выдавить слабую улыбку, хотя кожу сводило от отвращения.
Грейвольф шевельнулся и что-то пробормотал. Самодовольная улыбка полицейского увяла.
– Еще увидимся, – сказала она, отпуская педаль тормоза, и осторожно надавила на акселератор.
Она не хотела показывать свое отчаянное желание тронуться с места, хотя сзади уже гудела следующая машина.
Полицейский грозно глянул на нетерпеливого шофера и снова повернулся к Эйслин:
– Лучше все-таки проверить ваши огоньки. Я могу связаться по рации и…
– Нет-нет, не стоит беспокоиться! – крикнула она в ответ. – Если они опять загорятся, я разбужу мужа. До свидания!
Она быстро закрыла окошко и припечатала педаль газа. В зеркале заднего вида было видно, что полицейский объясняет ситуацию следующему за ней автомобилисту, обозленному из-за затянувшегося стояния в очереди.
И лишь когда дорожный пост скрылся из виду, она позволила себе немного расслабиться. Она с такой силой стискивала руль, что с трудом разжала сведенные пальцы. Ногти впились в ладони, оставив глубокие следы-полумесяцы. Эйслин издала долгий судорожный вздох и без сил откинулась на сиденье.
Грейвольф перебрался на пассажирское место с удивительной гибкостью для человека его роста.
– Ты все сделала отлично. Никому и в голову не пришло, что ты осваиваешься в мире преступности.
– Заткнись! – крикнула Эйслин.
Таким же небрежным маневром, что он сам недавно демонстрировал, она вырулила на обочину. От резкого торможения из-под шин брызнул гравий. Машина плавно остановилась. Эйслин уронила голову на руль и зарыдала:
– Я ненавижу тебя. Пожалуйста, отпусти меня! Ну зачем я это сделала? Зачем? Надо было тебя сдать полиции. Мне страшно, я жутко устала, я хочу есть и пить. Ты – преступник, а я за всю жизнь ни разу не солгала. А тут – полицейскому! Меня теперь тоже посадят, да? Зачем я тебе помогаю, если ты все равно меня убьешь?
Грейвольф неподвижно сидел рядом. Наконец она в последний раз всхлипнула, отерла слезы тыльной стороной ладони и посмотрела на него заплаканными глазами.
– Хотелось бы мне сказать, что худшее уже позади, но, боюсь, Эйслин, наши проблемы только начинаются.
Он пялился на ее грудь, и она тут же вспомнила, что неприлично обнажена. Дрожащими руками она застегнула блузку.
– Что ты имеешь в виду?
– Эти чертовы посты. Я не учел их. Нам нужен телевизор.
– Телевизор? – пискнула она, как попугай.
Он оглядел шоссе в обе стороны:
– Да. Не сомневаюсь, там будут новости о поисках. Можно надеяться на озвучивание детального плана по моей поимке. Поехали.
Он показал подбородком, чтобы она двигалась вперед. Эйслин устало вырулила на шоссе.
– А радио? Можно послушать новости по радио.
– Деталей там не будет. – Он покачал головой. – Ты что, никогда не слышала, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать?
– Полагаю, ты скажешь мне, куда ехать и когда остановиться.
– Верно. Просто поезжай вперед.
Почти час они ехали в молчании, правда, сыр и крекеры он отдал ей. Потом очистил апельсин и разделил дольки поровну. Есть из его рук было неприятно, но она послушно открывала рот каждый раз, когда он прижимал дольку к ее губам.
Когда они приблизились к унылым окраинам какого-то городка, Грейвольф приказал Эйслин снизить скорость. Они проехали мимо череды пивных. Те выстроились вдоль шоссе, напоминая старых печальных шлюх, отчаявшихся заполучить клиента.
– Остановись там, – коротко скомандовал Грейвольф, показывая пальцем. – Припаркуйся у «Перекати-поле».
Эйслин скорчила гримасу отвращения. «Перекати-поле» принадлежал к самым мерзким из дешевых баров.
– Надеюсь, мы не опоздали к «счастливому часу»[4], – с сарказмом сказала она.
– У них есть телевизор, – сказал Грейвольф, заметив на железной крыше антенну. – Вылезай.
