— А ты сам уже распорядился с завещанием, Лайонелл? — когда они оставались наедине, Доран называл друга просто по имени, правда, согласился он на это после нескольких весьма настойчивых просьб его сиятельства. — Сколько ты хочешь оставить каждому?
— Я пока не знаю. Я и пригласил их, чтобы лучше понять. Сын и дочь Люси, дочь Сирила, сын Энн. Возможно, проще всего поделить все на четверых, но мне не хотелось, чтобы титул, деньги и дом достались тому, кто их недостоин. Тебе, я заметил, не понравился Клэмент?
— Я пока далёк от оценок.
На самом деле он лукавил. Наведённые Лайонеллом справки говорили о скупости молодого человека и о том, что, хотя Стэнтон не был игроком и не подвержен был обычным порокам молодёжи — разгульной гульбе и мотовству, — он не пользовался уважением ни в обществе, ни в клубах. Было даже уронено мнение, что по своим замашкам молодой человек едва ли может быть назван джентльменом. Такие отзывы звучали приговором.
И такому человеку достанется Хэммондсхолл?
Его сиятельство вздохнул.
— Свифт говорил, когда состарится, обязуется не жениться на молодой, не относиться к молодёжи с пристрастием, не быть сварливым или подозрительным, не критиковать современные нравы, не рассказывать одну и ту же историю помногу раз одним и тем же людям, не прислушиваться к глупым сплетням, не хвастаться былой красотой и успехом у женщин. А главное, не браться за выполнение всех этих обетов из страха, что выполнить их не удастся. В последнем, Патрик, он был прав сугубо.
— Даже так?
— Я уже старик, мой мальчик, если молодёжь кажется мне пустой и ничтожной, если не могу не критиковать современные нравы…
Доран усмехнулся.
— Мне тридцать семь, ваше сиятельство, но могу сказать о себе то же самое.
Глава 3. Нелепый мотив сломанной шкатулки
В рассветных лучах летнего солнца, бледно-палевых и нежных, Хэммондсхолл был прекрасен. На цветках глициний блестели бриллианты росинок, воздух был прозрачен и прохладен, где-то в лесу за садом звенела в кустах ранняя пичуга. Мисс Софи поднялась раньше других и прошлась по спящему ещё дому и саду, присела на скамью возле садовой галереи.
Вчера, сразу по приезде, она снова заметила — не могла не заметить — взгляд кузена Клэмента. Софи знала, что он влюблён в неё, но его страсть никогда не вызывала ни благодарности, ни отклика. Она боялась его. Боялась и внешнего бесстрастия, и прорывающейся порой пугающей страстности. Кузен никогда не нравился ей. Однако, вчера в гостиной дяди по блестящим глазам и пунцовому румянцу, окрасившему его бледные щеки, Софи поняла, что в один из ближайших дней Клэмент непременно попытается с ней объясниться. Сама она никаких объяснений с кузеном не хотела, но и не видела возможности избежать их.
Сегодня она, отдохнув с дороги, чувствовала себя лучше. Начиналась новая жизнь. Многие её подруги по пансиону боялись этой новой жизни, она же о ней грезила. Пансион воспитал в Софи самодовольство и высокомерие. Она была красивей подруг, и всегда испытывала к ним презрение, слыша их глупые разговоры, в которых проступали лишь мечты о богатом и приятном супруге. Софи же, мечтательная и пылкая, в своих безудержных фантазиях видела себя предметом преклонения по меньшей мере принца. Слово «любовь» произносила со странным придыханием. Рассказы экзальтированных пансионерок о своих влюблённых сёстрах, романтические истории, шёпотом рассказываемые перед сном, тайно проносимые мимо гувернанток переводные романы заставляли мечтать о любви, как о чуде и сказке, волшебно преображающей скучную жизнь. А жизнь, что и говорить, была скучна, томительна и неинтересна. Софи не умела развлечь себя, провести хотя бы час в одиночестве — было для неё мукой. Только разговоры с подругами иногда забавляли, да тешили интереснейшие сплетни высшего света.
Она мечтала о Лондоне, светских забавах, балах и успехе. В пансионе его хозяйка миссис Лоусон говорила ей, что её дядя — человек более чем состоятельный и, уж конечно, обеспечит её немалым приданым. И тогда юноши лучших семей будут оспаривать друг у друга каждый её взгляд, каждый знак её внимания. Софи чувствовала, как от этих волнующих слов у неё начинало восторженно биться сердце. Она грезила домом в Лондоне, который непременно станет самым посещаемым и престижным салоном столицы. Проездом она даже мысленно выбрала для себя прелестный особняк на Гровнор-стрит.
