Воистину, канцлер любил королевских детей как своих собственных, и худо ему было за это заплачено.
Теперь я перехожу к рассказу о тайне одного неправедного дела; оно не значится, правда, ни в одной летописи, но в нем-то и нужно видеть тот заступ, при помощи которого сэр Томас и король Генрих вырыли друг другу могилы...
Ганс-арбалетчик невольно стиснул сильные старые руки, как будто и они держали этот заступ.
V
– Теперь, когда вы бросили взгляд на домашний быт короля Генриха, – продолжал Ганс-арбалетчик, – вы поймете, что он не мог найти покоя и отрады у госпожи Элинор и поэтому в своих странствиях и военных походах ему зачастую случалось высматривать себе кого-нибудь из дочерей своей страны по сю или по ту сторону моря.
Я не утаю от вас, что мне доводилось сопровождать его в иных поездках, от которых я, как получивший первоначально духовное воспитание, охотно бы отказался, и которые мне порой затрудняли исповедь. Но примите в соображение, что у короля было мало надежных людей, я же своей верностью оберегал его как на прямых, так и и на окольных путях от семейных раздоров, даже, быть может, от убийства из-за угла или яда.
Ибо госпожа Элинор была ревнива как дьявол, хотя сама и не соблюдала супружеской верности. Она подкупала тех слуг короля Генриха, кого можно было подкупить, поэтому все похождения государя на стороне были всегда ей известны, и она могла устранять своих соперниц при помощи убийств. Не одну из них король заставал мертвой, а бывало, что они внезапно умирали в его объятиях. Так что, по всей справедливости, он нуждался во мне, как в надежном слуге.
Однажды король очутился вместе с небольшой свитой в отдаленном лесу, в который он, по моим сведениям, никогда раньше не заглядывал. Под вечер сильная гроза, застигшая нас, разогнала охотников. Я же не покинул короля и нашел для него убежище в расселине скалы, где мы и переждали непогоду. Когда гром стих и последние капли дождя падали сквозь дубовую листву, я стал искать путь, по которому мы сюда добрались, но дорога оказалась загроможденной обломками перепутавшихся веток и обнажившихся корней, через которые перекатывались желтые потоки выступившего из берегов ручья. Я затрубил в рог, но ниоткуда не было ответа. Тогда король приказал мне идти в ту сторону, где лес редел. Я так и сделал, прокладывая для моего господина дорогу своим охотничьим мечом. Вскоре я увидел на стволах деревьев пурпурные отблески заката; я обернулся к королю, но тот с таким нетерпением и порывистостью устремился мимо меня навстречу алевшей заре, что я с трудом поспевал за ним.
Вдруг я увидел, что он в изумлении перед чем-то замедлил шаги. Он остановился на опушке леса, – на него с ветвей стекали капли, – и, защищая правой рукой глаза, глядел не отрываясь на заходящее солнце. Я поднялся на цыпочки и, вытянувшись, посмотрел через его плечо; и то, что я увидел, показалось мне волшебным наваждением, которое вот-вот развеется, как дым.
На золотисто-зеленой лесной лужайке стоял маленький дворец, подобный тем, какие мне приходилось видеть в королевстве Гренаде. Из-за высоких гладких стен желтого камня виднелись небольшой голубоватый купол и стройные темные верхушки деревьев, которые я назвал бы кипарисами, если бы мы находились под небом более южным. Изящное, прочно построенное здание выглядело свежим и новым и играло в последних лучах солнца, как драгоценный камень.
Король, не проронив ни слова, направился быстрыми шагами к узким воротам и постучал рукояткой меча. Ничто не пошевелилось в ответ; тут и я принялся стучаться в деревянную дверь, скрытую глубоко в стенной нише. Тогда мне показалось, что за узкой щелью бокового окошечка промелькнуло и скрылось лицо какого-то старика, и вслед за тем засовы бесшумно отодвинулись. Седой сакс открыл ворота и безмолвно, с трепетом, преклонил перед королем колено.
– Ты, Эшер? – обратился к нему сир Генрих и с нетерпеливым смехом продолжал: – Ты ведь не заставишь своего короля стоять перед дверьми. Я вымок и голоден. Кому принадлежит эта нарядная шкатулочка? Канцлеру? Или ты больше не состоишь у него на службе? Клянусь святым Георгом, мне приходится думать, что мой суровый канцлер сошелся с лесной феей. Какая Мелузина наворожила ему на радость и отдых этот дворец? Живо, доложи обо мне ее милости, госпоже фее.
