– Лучник, подай мне чистый, – приказал он мне. А ведь этот меч был образцом чужеземного оружейного мастерства и рассекал чешую кольчуги, как сукно. Я сохранил его и много лет пользовался им, защищая самого себя.
Сэр Томас не любил проливать кровь. В обширных его поместьях дичь паслась и резвилась, словно в райском саду, и когда он посещал свои лесные угодья, серны подходили к нему и с радостью ели у него прямо из рук.
Он не в состоянии был также подписать смертный приговор не бледнея, а быть свидетелем казней, – каковые нередки во всяком благоустроенном государстве, – было выше его сил, в то время как мой король и повелитель охотно удостаивал их своим присутствием в качестве воплощенной справедливости. Канцлер, напротив, часто давал королю Генриху пищу для смеха, когда им случалось вместе проезжать мимо лобного места и сэр Томас с неудовольствием отворачивался от него, – и делал он это не из-за обитающих там духов (канцлер был человеком неверующим), а, как он однажды проговорился, под влиянием чувства ужаса перед мучениями людей, чьи истерзанные тела там содрогались на колесе.
Он даже отказался подписать приговор одной колдунье и ведьме, известной всей стране и сознавшейся в своих бесовских злодеяниях, и этой своей языческой прихотью столь мудрый человек восстановил против себя всю Англию: короля, дворянство, духовенство и народ.
То была черная Мэри, вершившая свои дела в деревне неподалеку от Лондона, накликавшая грозы, напускавшая мор, душившая детей и животных, покуда, наконец, духовный суд не подверг ее пыткам и она, после того как добровольно созналась во всем, не была милостиво приговорена, во опасение ее принесшей раскаяние души от огня вечного, к огню земному. Тут-то и случилось, что разжалобленный канцлер посетил это чудовище в ужасной темнице и заставил ее рассказать о своей одинокой молодости и о позднейшем общении с дьяволом. И, поверите ли вы: в то время как черная Мэри, обливаясь горячими слезами, взывала к очищающему пламени, канцлер пытался разубедить ее в существовании дьявола, доказывая ей, что она обманывает и себя и других. И чем осязательней она все это ему описывала, тем недоверчивее становился язычник. Сэр Томас предоставил решить дело королю, но тот и слышать не хотел о помиловании и величественно объявил:
– Канцлер, я – христианская совесть Англии, я не могу ее помиловать.
Тогда канцлер спокойно произнес:
– Могу ли я идти наперекор высокой мудрости нашего века, составляющей и твою мудрость, о государь! – и подписал смертный приговор. Позже, выходя из зала, он обратился ко мне, стоявшему у порога, и сказал:
– Мэри такая же ведьма, как я – святой! Мой старый Ганс, бывают минуты, когда мне становится страшно при мысли о том, что такое люди и чем они себя воображают.
Этих слов я никогда не мог понять, но должен предположить, что сэр Томас, со своей высокомерной философией, не верил в существование дьявольских чар.
Когда настало время вести черную Мэри на казнь, темница ее оказалась пустой, и король Генрих грозно призвал канцлера к ответу, но тот высказал мнение, что это такое же точно дьявольское наваждение, как и все прежние, и на том все было закончено.
Позднее распространился слух, что черная Мэри вовсе не улетела в облаке смрадного дыма, а спокойно и уединенно проживает на одной из отдаленных мыз канцлера. Если она искренно раскаялась, то пускай живет там на здоровье! Я должен вам признаться, что и меня охватила жалость, когда я увидел грешницу, сидящую на сгнившей соломе, устремив на канцлера черные безумные глаза из-под спутанных прядей волос, и когда я услышал, как она жаловалась на свою беззащитную молодость и на обиду, ей нанесенную еще в пору ее невинности. Ведь и я мог бы спеть об этом песенку!
Итак, вы видите, господин мой, – ибо сам я честно в этом признался, – канцлер при посещениях ведьмы брал меня с собой, как надежного человека.
Каноник испытующе взглянул на арбалетчика.
– Это ты, Ганс, – воскликнул он, – устроил побег гнусной женщины!
– Вы вправду так думаете, господин мой? – возразил Ганс, и, казалось, усмехнулся себе в бороду. Затем он перевел разговор.
