Монашек истово кивает:
— И тиару сбил… А господин архиепископ… кувшин… со стола…
— Треснул твоего аббата кувшином?
Это уже граф Солсбери тоже заинтересовался похождениями своего бывшего соперника в делах любовных, а ныне — "лепшего кореша", исправно отпускающего Длинному Мечу все его грехи.
— Н-нет… — всхлипнул монашек. — Он… ему… его… надел… на голову… снять не смогли… разбить пришлось… только кусок… от горлышка… так у отца-настоятеля… и торчи-и-и-ит…
Из дальнейшего прерываемого рыданиями рассказа, выяснилось, что монахам удалось каким-то чудом вытолкать отца Тука за ворота, где на приволье расположился Шервудско-Нотингемский полк, занятый дегустацией трех выкаченных бочек вина. Узрев такое непотребство, ветераны подняли сбитого с ног и с толку Примаса Англии и кинулись к монастырю выяснять, не много ли святые отцы на себя берут?
Как обитатели аббатства успели запереть ворота, монашек объяснить не мог. Решительно. Но это не помогло. В смысле — не совсем. Полк ветеранов под командой святого отца и духовного вдохновителя немедленно начал готовиться к штурму. Жители обители, сообразив, что дело пахнет керосином, послали гонца к королю — ко мне, то есть. Для чего означенного монашка спустили со стены на веревках, и он припустил во весь дух в Нотингем.
— Извини, дорогая, — отхохотавшись, я поцеловал Машеньку, — но мне срочно надо скакать в аббатство Святой Девы Марии, пока эти охламоны не разрушили до основания место нашего венчания… Джон, пусть готовят коней!..
… Возле стен святой обители мы появились минут за двадцать до решительного штурма. Ветераны подошли к делу со всей основательностью: приготовили толстые вязанки хвороста вместо щитов, такими же вязанками забросали ров, вырубили длинные шесты в ближайшей роще, связали лестницы… Лучники взяли под прицел участок стены, а копейщики уже изготовились начинать. Чуть в стороне от лучников стоял отец Тук. Тиара, надетая на тщательно забинтованную голову, придавала ему вид одухотворенный и грозный…
— Святой отец, ты чего это затеял?
— А-а-а, это ты, сын мой… — отец-замполит повернулся ко мне. — Вот, видишь?
И он указал мне на забинтованную голову.
— У меня разбиты голова и вера в человеческую добродетель, — сообщил он с удрученным видом. — И кем? Этим никчемным, вислозадым, своекорыстным грешником, что лишь по недосмотру свыше мог стать аббатом…
— Вы хоть из-за чего схлестнулись-то? Я так понял, что сперва-то вас приняли хорошо?
Тук грозно сверкнул глазами:
— Приняли?! А ты знаешь, что удумал этот толстобрюхий нечестивец?!
— Допустим, ты у меня тоже не с голоду опух… Ну, и что он там придумал?
— Начал святынями торговать! А ты говоришь…
М-да, это, разумеется, нехорошо… Христос, помнится, изгонял торгующих из храма… Но, всё-таки, это еще не повод, чтобы штурмовать мирное аббатство. Можно просто лекцию прочесть в воспитательных целях, например, покаяние какое наложить. А то сразу — в атаку и под нож?..
— Слышь, Адипатус, а ты палку-то не перегнул? Ну, может, они и продали там парочку каких-нибудь не сильно важных святынь, ну… не знаю, что-то типа святых мощей Юстаса-Алексу, или волшебного камушка великомученика Мальчика-с-Пальчик?
Бравый замполит побагровел от праведного гнева:
— Когда бы так! Но ведь он, язычник подлый, вздумал торговать лоскутами от крестильной рубахи твоего, государь, наследника — юного Генри!
Чем-чем он там торгует?! Я сошёл с ума, или что?!
А отец Тук, не замечая моего ошарашенного вида, продолжил:
— И добро бы, истинными лоскутами торговал, так ведь в то полотно, что он на лоскуты извел, уже можно троих таких, как Джон запеленать! Он их по два пенни за лоскут отдает, а наторговал уже на два фунта!
Рядом тихо ржал гран-сержант Джон де Литль. Я попытался представить себе это количество ткани — и не смог, запутавшись в местной монетной системе. А замполит Кентерберийский окончательно вошел в раж:
— И все себе захапал, безбожник! А ведь по всем законам крестить наследника я должен был! Говорю ему: "Отдавай половину!", а он… — Тут отец Тук смачно сплюнул и вопросил, — Ну, и как мне было сдержаться?!
