— Вот уж не моего ума
дело, — ответил Постратоис, и ниточки-губы его отчего-то презрительно
сморщились, — хотя я такой, что мне до всего есть дело, однако это дельце уже
обделано. Давно-о... Шумное дельце, с последствиями! — Постратоис
страстно-мечтательно зажмурил свои глазищи, из-за губ клацнуло грязными
граблями. — Ах, какая все-таки замечательная сила — Слово, оно, конечно,
кулаком под глаз — это прекрасно, но! — тихое, ласкающее душу слово часто куда
действеннее. Подполз я, помню, к прародительнице вашей, Еве... — И тут
Постратоис вдруг сузился, вытянулся, черный фрак его охватило огнем,
вспыхнувший огонь мгновенно съел всю одежду Постратоиса и сразу погас.
Федюшка видел перед
собой свернувшегося в клубок громадного желтого чешуйчатого змея, голова
которого на мощной длинной шее торчала из клубка, раскачиваясь на уровне
Федюшкиных глаз... — Да, вот в таком виде подполз. Как?
— Здорово! — восхищенно
крикнул Федюшка.
— Вот и я думаю, что
здорово, — сказал змей-Постратоис, — а один завистник заявил, что-де из такой
пасти не может звучать истина. Какова наглость! Вообще-то на истину мне сугубо
наплевать, я пренебрежения не выношу к себе и своим словам. Ты это имей в виду.
Кто слушает мои слова и не исполняет их, того неизбежно ждет проклятие
гееннского огня. Это страшное проклятие! Каждый звук моего слова обрамлен огнем
гееннским, на нем, огне этом неугасимом, несутся слова мои в мир и покоряют
его. Гееннский огонь — это как раз то, о чем ты мечтаешь, он дает вечную жизнь,
этот огонь, коли зажжется он в душе человеческой, никакая смерть не задует. Все
понял?
Федюшка быстро-быстро
закивал в ответ:
— Когда же ты дашь мне этот
огонь? — Он пребывал в сильнейшем возбуждении и готов был сейчас на все, чтобы
заполучить вечную жизнь.
— Не спеши, — отвечал
змей, — ты возьмешь его сам, когда подойдет время. А оно уже рядом и стучится в
дверь. Хотя я бы, честно говоря, не ответил на этот стук, намаешься ты с этой
вечной жизнью. М-да... Когда человек творил Грех, он знал что делал,
ха-ха-ха-ха... Какое прекрасное это создание — Грех. А звучит как, а? Хоть
человек есть ничтожество, сто раз повторю, но этим своим творением он может гордиться.
Грех — это протест против жизни, против вечной жизни, которой ты так
домогаешься. Это торжество свободной воли, это торжество сильного человека,
человека мысли над слюнтяями и простаками, грех — это та изюминка, без которой
жизнь была бы совсем скучной и поганой. И горжусь, что приложил к созданию сей
пупырчатой очаровашки свое слово, веское, ласковое, ласкающее слово. Так вот,
подполз я к прародительнице Еве и прошептал-прошипел ей:
— Уговори мужа твоего
Адама съесть запретный плод с древа познания...— Росло такое роскошное деревце
в Раю.— ...Будете вы, говорю, равными Богу, Творцу вашему, знать добро и зло,
сами богами будете! До этого ведь царило на земле одно сплошное скучнейшее
добро. Убей не понимаю, что в нем хорошего, в добре этом, что с ним так носятся
некоторые из людишек? Не понимаю и не приемлю, ты понял, юноша? Хочешь вечно
жить, мотай на ус. Усов, правда, у тебя нет еще, но умишко есть. Живой умишко,
бойкий, вот и соображай им, что питает разлюбезную тебе вечную жизнь. А?!
На это грозное «А?!»
Федюшка быстро-испуганно кивнул головой, но все же сказал:
— Но ведь это... когда
добро царило, человек бессмертен был? Значит, это добро питало бессмертие в
человеке?
— И этот умишко я назвал
живым и бойким! — раздосадованно прошелестело из змеиной пасти, и глаза змея
при этом вылезли из орбит, увеличившись раз в пять, и быстро же вернулись
назад.
— Да просто жалкий
недоумок, — пророкотала своим обмораживающим голосом Смерть,
И у пупырчатого комка
вдруг прорезался голос:
— Метлой ему по башке, а
не вечную жизнь. Для кого ты стараешься, о великий Постратоис? — прорычало из
жуткой пасти.
Башка змея почти
вплотную приблизилась к Федюшкиному лицу, немигающие без век зенки уперлись в
Федюшку обжигающим взглядом.
— Грош цена тому
бессмертию, если оно так запросто у вас было отнято. Значит, и не было его,
одни слова были, одни обещания, поди-ка теперь проверь, — зловещим шепотом
прошипел змей, — да, прародительница Ева послушалась меня и уговорила мужа
своего Адама, и они съели запретный плод! И вот всего-то за это вот, всего лишь
за ослушание лишил их Бог-Творец бессмертия. Он, Бог, всегда такой, за
проявление силы духа — наказывать. А что, скажи мне, есть ослушание, как не
проявление силы духа? Когда утром ты варенье запретное жрал, разве не ощущал ты
в себе, скажи, торжества дерзости и бесстрашия? Человек должен слушаться одного
только своего «хочу», которое порождает его воля. Хочешь, я покажу тебе твое
«хочу»?
