— Привет, Лида, — поздоровался я.
— А ты чего это здесь? — спросила Лидка.
— В гости пришел.
— Я тебя не приглашала.
— Так пригласи.
Лидка задумалась.
— Приглашай, приглашай, — поторопил я ее. — А то сейчас соседи высунутся из окон, а завтра обсуждать будут, чего это она с малолеткой связалась.
— Уходи, — сказала Лидка.
— Не уйду.
И тогда Лидка торопливо открыла дверь калитки, и я вошел вслед за нею. Закрыв дверь, она облегченно вздохнула. Я заглянул в горницу, в общем, все как у всех: большой фикус, круглый стол, покрытый вязаной скатертью, на стене фотографии в рамочках, отец и мать Лидки, они утонули, свалились с лав, переходя речку, наверное, пьяные были. Лидка в пионерском галстуке, какие-то родственники возле гроба, — на похороны и на свадьбы в Красногородске всегда приглашали фотографа, — были и цветные репродукции из журнала «Огонек», и большой портрет актера Николая Рыбникова с обложки журнала «Советский экран». Значит, ей нравились такие парни.
Я выставил на стол портвейн, выложил плитки шоколада.
— А это зачем? — спросила Лидка.
— Для разговора.
— О чем говорить будем?
— О жизни.
Я открыл бутылку портвейна, разломал плитку шоколада.
— Дай стаканы, — попросил я. — Выпьем за более близкое знакомство.
— Я не поужинавши, — сказала Лидка.
Она закончила среднюю школу, но говорила, как все местные: вместо «пришел» — «пришедши», вместо «ушел» — «ушедши». Уже потом, в Москве, я все собирался выяснить у филологов, почему на Псковщине так говорят, но так и не выяснил, а когда снова приезжал в Красногородск, уже через неделю тоже говорил «ушедши», «пришедши». Мне начинало казаться, что так понятнее и естественнее.
— Я тоже поужинаю, — сказал я.
Лидка разогрела на электрической плитке картошку, нарезала малосольных огурцов и соленого сала. Я разлил портвейн по стаканам. Мы выпили и стали есть. Лидка слегка раскраснелась.
— А теперь говори, зачем пришел, — сказала она, когда мы опорожнили первую бутылку портвейна и принялись за вторую. Без привычки я стал быстро хмелеть и, понимая это, подливал Лидке побольше, а себе поменьше.
— Очень ты мне нравишься, — начал я.
— Чем я тебе вдруг понравилась? — спросила Лидка.
— Всем. Ты красивая. У тебя замечательные глаза, серо-синие, как наша речка, и волосы у тебя замечательные, и улыбаешься ты замечательно.
Лидка улыбнулась, растянула губы и с трудом стянула их, она тоже охмелела. Я стал решать, как ее обнять, мы сидели рядом, и обнять ее я мог только за плечи. Тогда я встал и обнял ее сзади, положив свои руки на ее грудь.
Рядом со столом стояла кушетка. В фильмах я видел, как мужчины несли женщин к постели, но, прикинув ее вес, понял, что не подниму ее.
— Ты имел хоть одну бабу? — спросила Лидка.
— Имел, — соврал я.
— Кто хоть такая?
— Потом скажу.
Я приподнял ее и стал подталкивать к кушетке. Она, стряхнув мои руки, прошла в горницу, задернула занавески, села на кровать и, по-видимому, засомневалась. Я стянул рубашку, сбросил брюки и трусы и стоял перед нею совсем голый. Она увидела, что у меня торчит, отвела глаза, посмотрела еще раз, расстегнула пуговицы халата и тоже оказалась голой. Она легла на кровать и раскинула ноги. Я увидел темный, поросший волосом треугольник и, опасаясь, что она передумает, навалился на нее. По рассказам старших мужиков я знал, что делать дальше, но почему-то не попадал туда и все утыкался в ее пах. Я уже хотел признаться, что это у меня в первый раз, и попросить, чтобы она помогла, но Лидка уже взяла мой член и, как мне показалось, раздраженно ткнула его куда надо. И я заскользил в приятно-горячем и влажном, будто поплыл по теплой темной реке, почему-то я закрыл глаза. Когда я входил, она отодвигалась от меня, и я будто догонял ее, а когда уходил я, догоняла она меня. Я сбил этот ритм, и, когда она догнала меня, я приостановился и так бросился ей навстречу — это было как лобовое столкновение автомобилей, что она ахнула. Теперь она стремилась ко мне, а я к ней. Вдруг она стала дышать тяжело, как дышишь на последних метрах стометровки. Я знал, что мужчины и женщины тяжело дышат, когда этим занимаются. Еще до школы я жил в лесничестве у тетки, родной сестры своей матери, и однажды услышал, что кровать, на которой спала тетка со своим мужем Жоржем, начала скрипеть, потом они задышали тяжело, он с выдохом, будто кидал сено на скирду, а она часто-часто. Но я дышал ровно, потому что был тренированным, быстрее всех в школе бегал четыреста метров с барьерами. Лидка вдруг обняла меня, прижалась, мешая мне двигаться, потом задрожала, почему-то всхлипнула и выпрямила ноги.
