Девушка листала, потом куда-то звонила, но он не отрывал взгляда от стены, выкрашенной мёртвой зеленью, пока вдруг не ощутил тихого прикосновения к своей руке чернильных пальчиков – так трогают, чтобы не испугать внезапностью или не привлекать внимания окружающих.
На бумажном огрызке, вручённом Сидельникову в деликатном молчании, было криво накарябано одно слово, не существующее ни в каком языке, вырожденное грамматическими потугами троечницы, дьявольским всезнанием конторы и, вероятно, непреложностью судьбы:
Оссуждина
В центре маленького сквера, между оперным театром и университетом, где учился Сидельников, на постаменте стоял чугунный большевик Среднов, чьё имя терпеливо носил огромный город, словно тесную курточку с чужого плеча. Мятежный Среднов был отлит в развязной позе мелкого уличного хулигана, которая плохо сочеталась с его круглыми очками и бородкой. Слева, с оперного фронтона, на сквер взирали неуклюжие, мучнисто-белые музы, а справа – старческие портреты членов Политбюро: их вывешивали на фасаде университета в честь праздников и затем подолгу не снимали, покуда гладко выбритые, ухоженные лики не мрачнели от непогоды. Было ясно, что они никогда не умрут, а если даже такая беда стрясётся – к тому времени успеет одряхлеть новая когорта.
Само собой разумеется, что в этой дохлой компании наблюдающих за сидельниковскими одинокими прогулками менее всего была бы уместна тень Розы как живая и неприкаянная субстанция. Но именно здесь в одиннадцатом часу декабрьского вечера Сидельников своими ушами услышал фразу, произнесённую за его плечом холодным родным голосом, который он не мог спутать ни с чьим другим в мире.
Падал мягкий снег, подсвеченный фонарной желтизной. Сидельников оглянулся, досадуя на самого себя, и, конечно, никого рядом не увидел. Между тем если это была галлюцинация, то не только слуховая, потому что слова сопровождались лёгким влажным выдохом изо рта говорящей.
День уже иссяк. Нужно было возвращаться в общежитие. Однако сказанное Розой подразумевало, что сегодня Сидельникову ещё предстоит ехать в Нижний Магил. Собственно, только название города и было совершенно отчётливо услышано. А в целом фраза прозвучала маловразумительной настойчивой просьбой. Что-то вроде «езжай, успеешь съездить!» или «давай поедем вместе…». Короче говоря, полный абсурд. К тому же, не имея в северном лагерно-индустриальном Нижнем Магиле ни одной знакомой души, Сидельников никогда там не был, и не стремился, и вообще не видел вокруг никакой ближайшей будущности, кроме зимней ночи. «Да, прямо вот сейчас – разбежался и поехал!» – препирался он вполголоса непонятно с кем, спускаясь по главному проспекту к троллейбусной остановке, всё больше напоминая себе городского сумасшедшего. Полупустой троллейбус, идущий в сторону вокзала, затормозил и открыл перед Сидельниковым двери. Такой любезности трудно было сопротивляться.
Он расплавил пальцами искристую слюдяную корочку на стекле – в этих дактилоскопических иллюминаторах дома и улицы смотрелись как-то по-иному, уютнее и ближе.
Вокзал вовсю бодрствовал. Кроме запетых разлук и встреч, тут всегда неотвратимо пахло неизвестностью, счастливой или безнадежной. Вероятно, из-за усталости Сидельников чувствовал, что «плывёт», словно выпил на голодный желудок стакан плодово-ягодного «Агдама». В этом состоянии – что называется на автопилоте – он ухитрился без билета занять недурное место, опять же возле окна, в общем вагоне поезда северного направления. Протрезвление ускорила горластая проводница, когда заставила заплатить ей не то штраф, не то взятку, а взамен уведомила, что до Магила меньше трёх часов езды.
Этого времени с избытком хватило на то, чтобы мысленно конвертировать уплаченную проводнице сумму в беляши и сигареты, сильно замёрзнуть и проклясть всё на свете. «Какого чёрта? Куда меня понесло?» Поэтому по прибытии в пункт своего идиотского назначения уже совершенно трезвый Сидельников первым делом кинулся в кассу нижнемагильского вокзала – узнать, когда ближайший поезд до Средновска, и купить билет. Оказалось, что он сможет уехать обратно через 50 минут. Такая успокоительная перспектива породила нормальное для праздного туриста желание осмотреть незнакомый город.
