«Балдахин убрать совсем, сэр?» – «Да, целиком и полностью. Давайте, я вам помогу!»
По завершении спасательных работ Турбанов, не раздеваясь, прилёг на краю необозримой кровати. И тут же сорвался в какой-то чудесный беспосадочный сон, где вместо сюжета главенствовало состояние полёта в зоне турбулентности. Разбудил его один из телефонов, лежащих на дне портфеля.
Сообщение, написанное в знакомом до боли корявом канцелярском стиле, напоминало, что завтра у Кондеева имеет место быть чрезвычайно важная встреча с руководством банка. Запрещается пользование любым случайным, посторонним транспортом и самовольное покидание отеля в течение 24-х часов.
Он стёр сообщение, распотрошил телефон и бросил обломки в чёрно-золотую корзину для бумаг, похожую на погребальный сосуд. Часы показывали половину первого ночи – самое время для «покидания», решил он.
Спускаясь к выходу, он лелеял надежду не потревожить и не встретить ни одну живую душу, но внизу, напротив ресепшен, как ни в чём не бывало в ампирном креслице сидел его персональный дворецкий и читал что-то занятное в мягкой обложке. Обойти его молча не удалось, молодой человек был гораздо проворней, и по ковровой дорожке, сползающей с крыльца, они уже шли вдвоём.
«Есть какие-то вопросы, сэр?»
«Ну, пусть будет вопрос. Что вы читаете?»
Тот с готовностью поведал, что учит наизусть отрывок из художественной прозы, потому что готовится поступать в театральную школу.
«Что за отрывок? Можете прочесть вслух?»
Дворецкий убрал книжку за спину, зажмурился и начал вполголоса декламировать, смакуя каждый ударный слог:
“Lolita, light of my life, fire of my loins. My sin, my soul. Lo-lee-ta: the tip of the tongue taking a trip of three steps down the palate to tap, at three, on the teeth. Lo. Lee. Ta”.
Турбанов припомнил, как его увольняли с работы, как ползло по столу животное скоросшиватель со стопкой улик в никелированных зубках, и сдержанно заметил:
«Очень лирическая книга. Наверно, про любовь».
Вокруг было довольно темно и мокро. Когда они отошли шагов на сто, сзади послышалось шуршание шин: полностью тёмный, безглазый автомобиль очень медленно двигался вдоль тротуара вслед за ними.
«Как вас зовут?» – спросил Турбанов.
«Альдебаран, сэр».
«Что – как звезду?»
«Да, сэр. Это самая яркая звезда в созвездии Тельца. Родители в молодости увлекались астрономией. Но вы можете называть меня Алексом».
Он озирался по сторонам и слишком выразительно нервничал.
«Вам лучше вернуться в отель, сэр. Иначе…»
«Иначе что?»
«Я могу потерять работу. В лучшем случае».
«А в худшем?»
«Сами знаете, сэр».
Ровно в одиннадцать утра за ним приехали.
«Почему бы и нет?» – думает Турбанов. Почему бы именно этой машине вдруг не явиться тем запретным «посторонним транспортом», который выкрадет его и увезёт подальше от непонятной финансовой миссии в непонятном банке. Но слишком уж фешенебельным выглядит автомобиль и слишком вышколенным водитель, чтобы оказаться случайными или подосланными. Сидя на заднем сиденье и с бессмысленной бережностью трогая лайковую обшивку, он чувствует себя потерянной бандеролью, которую опять везут куда попало, потому что пути почтовые неисповедимы.
Но ничто не мешало ему воспринимать всё происходящее как игру по необъявленным правилам, где ему наугад подсунули ключевую роль, то есть функцию ключа, пригодного для самых скрытых скважин и недоступных дверей, пугающих своей недоступностью. Ехать пришлось недолго: вон уже этот вход с недавно пристроенным древнеримским портиком, напечатанным на четыре-дэ-принтере; до сих пор Турбанов видел печатную архитектуру только в журналах. Кого здесь надо изображать – неужели Цезаря, входящего в Сенат?
У безупречно седовласого принцепса бриллиантовая улыбка, прохладное рукопожатие и совершенно невнятный на слух гостя английский. Зато над ухом Турбанова горячо дышит духами и славянскими глаголами Рита Сумачёва номер два, только раза в полтора длиннее той министерской Риты и в таком показательном наряде, что сначала приходится смотреть на её ноги.
Турбанова и впрямь берут как бесценную бандероль и доставляют в какие-то глубокие, цокольные покои, причём по пути, у входа в лифт, извиняясь, овевают струями трёх эфирных детекторов, прогоняют, как арестанта, через «голый» сканер и просят временно изъять из портфеля телефон.
