Он успел на регистрацию рейса в последний момент, девушка за стойкой спросила, есть ли у него багаж, и он даже удивился: какой багаж? У него и личных вещей-то с собой не было, кроме новенького паспорта с дипломатическими визами, двух таких же новеньких бессмысленных телефонов, загодя положенных ему в портфель, и универсальной банковской флэш-карты с неизвестной суммой на счету.
Перед взлётом стюардессы раздали пассажирам глянцевые листовки, где солидная реклама, набранная старославянским шрифтом, обещала 5-процентную скидку на авиабилеты для настоящих патриотов. Турбанов добросовестно вчитывался в условия акции, стараясь понять, как будет выявляться настоящий патриотизм, достойный скидки, но тут вдруг девочка лет шести из соседнего ряда отлепилась от иллюминатора и закричала высоким режущим голосом на весь салон: «Мы летим! Мы летим! Мы летим!!!» Первые двадцать минут полёта она кричала, не прерываясь, без единой паузы: «Мы-летим-мы-летим-мы-летим-мы-летим-мы-летииим!!!», так что некоторые пассажиры начали оглядываться на неё с медицинской тревогой, а Турбанов мысленно говорил: «Молодец, не сдавайся, ты героическая летунья, ты молодец!»
Потом девочка смолкла и мгновенно заснула, пассажиры с облегчением вытянулись в креслах и заклевали носами, а Турбанов остался наедине со своей жизнью, от которой он так и не знал, чего ждать.
Одинокому путешественнику желательно иметь перед собой открытый горизонт и не слишком восторгаться встречными красотами. Но турбановская личная горизонталь волей-неволей пересекалась с казённой властной вертикалью, образуя систему координат настолько произвольную, что в честной окружающей природе её вообще не могло быть. Как не могут, предположим, составить реальный крест опустившийся перед тобой шлагбаум и случайно влетевшая в кадр нитка, туго натянутая вверх детским воздушным шариком. То есть по отдельности они вполне реальны – и механический шлагбаум, и трепещущая нитка с шариком в детской руке, а их оптическое скрещение умозрительно до такой степени, что не может быть и речи ни о каком кресте. Между тем верующий безбожник Турбанов именно в таких «крестиках» или в точной рифмовке других посторонних линий видел и знак, и подсказку, и твёрдое обещание чудес.
Что же касается восторгов, то в этом смысле Турбанов был ненамного сдержанней, чем та прекрасная дурочка, оравшая «мы летим!». Он мог мысленно ахать и любоваться хоть колоннадой дымовых труб на крышах викторианских особняков, хоть побуревшей от старости краснокирпичной кладкой, запёкшейся и, кажется, раскалённой, невзирая на зимний лондонский дождь.
По прилёте Турбанов был встречен человеком с внешностью боксёра-тяжеловеса и с табличкой “Mr Kondeyev”. Пока молча шли к машине, к ним присоединились ещё двое ребят такой же медвежьей наружности. Вот эти три медведя довезли его из Хитроу в центр города, в Мейфэр, и с почти комическим подобострастием высадили и откланялись у входа в отель, где для Турбанова был забронирован «президентский» номер на подозрительно пустынном третьем этаже.
Это был отель, облюбованный тихими, анонимными магнатами и особо дорогими гостями из Персидского залива, недавно обновлённый и перелицованный, с затейливым фасадом в розово-персиковых тонах, с запредельными ценами, мраморно-голыми Афродитами, гобеленами, коринфскими пилястрами и зеркальными лифтами такого размера, что Турбанов согласился бы прямо в лифте и заночевать.
Номер, куда его заселили, вероятно, должен был поражать воображение чёрно-золотым убранством и поляроидными окнами от пола до потолка, но Турбанов в первые же минуты чуть не убился, когда, пытаясь выйти на балкон, сбил с ног двухметровую простоволосую пальму в кадке и сам повалился на неё.
Молодой человек в фисташковой курточке будто специально караулил за дверью, дожидаясь, когда гость падёт в неравном бою с пальмой и можно будет явиться на шум.
«Я ваш персональный дворецкий, сэр. Могу я чем-то помочь?» – он говорил по-русски с таким странным акцентом, что мог сойти за русского, который притворяется англичанином.
Да, помощь Турбанову нужна, просто необходима. Надо спасти эту пальму – убрать от греха подальше, пока он её не погубил. И, если можно, снять с кровати вон тот кошмарный балдахин.
