«Допустим, природа выдумала человека, чтобы видеть себя его глазами, слышать – его ушами, осязать – его кожей. И она, допустим, надеется с нашей помощью осознать себя. И очень ждёт, что мы точно выразим то, что мы сумели понять. Она ведь нам доверяет – возможно, рискует собой! А мы в ответ производим целые тонны лжи. Дурим пространство и самих себя. Мы, кстати, с тобой тоже знатные вруны. Разве не так?.. Значит, мы тоже искажаем картину мира».
«Хорошо, я согласна, мы знатные вруны. И поэтому сейчас мы должны избавиться от твоего несчастного телефона как можно скорей!»
«…А взять того же генерала Флагмана. Чем я лучше его? Нет, я, конечно, не такой закоренелый мудак. Но всё же».
«Я тебя сейчас просто убью! Твоё счастье, что ты болеешь. Это единственное смягчающее обстоятельство».
В конце концов она с особым цинизмом потрошит турбановский телефон, вытряхивает в унитаз карту и что там ещё удалось вытряхнуть, остальное прилежно доламывает стальным гостиничным ключом. После чего успокаивается, сдувает чёлку со лба и возвращается к обязанностям сиделки.
«Ну вот, – говорит Турбанов, – теперь будешь звонить мне на электробритву. Или на утюг».
Потом они засыпают в обнимку среди бела дня, а вечером Агата вносит предложение:
«Давай подарим кому-нибудь денег?»
«Кстати, да, хорошая мысль. Я тоже хотел».
При обсуждении возможных кандидатур на первое место выходит дворничиха Клавдия Ильинична, убирающая мусор с начальственной автостоянки.
«Только ведь я точно знаю – она денег не возьмёт».
«Ладно, я попробую сама. Тебе сейчас лучше не разгуливать на виду у всех».
Спустя четыре дня Агата с удовольствием отчитывается о новом успешном вранье: она подружилась с бабой Клавой, вошла в доверие под видом социального работника, посидела в гостях, оценила жилищные условия, на которые без слёз невозможно глядеть, и кратчайшим полулегальным путём купила бабе Клаве новое жильё. Не зря ведь баба Клава стояла в очереди на квартиру почти сорок лет, с глубоко советских времён – и вот теперь эта очередь пришла.
«Что она тебе сказала?»
«Она сначала плакала, а потом сказала: “Нигде в мире нет такого справедливого государства!”»
Ночью накануне отъезда вся улица вокруг гостиницы была снова оцеплена и пуста. Не зная точно, во сколько за ним придут, Турбанов лёг спать в одежде, чтобы его не застали голым врасплох. В половине седьмого утра в дверь номера постучали. Он наспех умылся и вышел совсем налегке, без вещей.
У этих вооружённых ребят-конвоиров в чёрно-зелёной униформе, наряженных, как для войны, в шлемы, берцы, металлизированную броню, были детские злые лица, не знающие пощады, одну только злость. Он брёл своей сомнительной походкой сквозь их молчаливые кордоны, по темноватым коридорам и лестничным маршам «Русского Парадайза», невольно ожидая удара по спине или по голове.
В бронированном «гелендвагене», подогнанном к парадному входу впритык, сидел полковник в папахе, весь красный и потный, видимо, от волненья. Он козырнул, привстав. Турбанов сел рядом, и они тронулись.
Когда минут через сорок за тонированными стёклами всплыли строения военного аэродрома, полковник вдруг встрепенулся и спросил:
«Вы случайно Михал Игнатьича не увидите?»
Отвечать пришлось уклончиво:
«Увижу, если успею. А что?»
«Так нам зарплату четыре месяца не платят! Я своих бойцов в ночную смену выдернул кое-как. Рапорта подают пачками! Четыре месяца, это куда? – Он вытер платком щёки и лоб. – И ещё говорят: ждите, мол, готовность номер один. Ну как же – конец света, хуё-моё!»
«Да, Михал Игнатьичу следует доложить», – у Турбанова хватило ума не спрашивать, кто это такой.
Внутри пространства, отрезанного от земли глухонемым забором и двумя рядами колючей проволоки, Турбанов опять почувствовал себя подконвойным, чуть ли не осуждённым. Он вышел на заиндевевший бетон и тут же два раза поскользнулся. Ему на минуту показалось, будто все эти военизированные подростки с угрюмыми заспанными лицами и летальными функциями только потому и терпят здесь его бесцензурное штатское присутствие, что наслышаны о чрезвычайной важности турбановской миссии и вынуждены ещё немного потерпеть, пока не выяснится: справился он или нет.
