Лушка пыталась найти женщину, которая укрыла ее платком, но платок в палатах не признавали, а запомнившейся спины и синеватых мощных ног ни в ком не обнаруживалось. Может, женщину выписали, и она перед уходом раздала что было.
— Выписали, выписали, — закивали Лушке. — Сразу четверых выписали. Тут бывает, что и выписывают.
Лушка обеднела. Не первый раз так — делают и скрываются. И неизвестно где теперь. И Лушка опять беспризорная, сама себе и мать, и дочь, и главный начальник.
И зная, что напрасно, Лушка продолжила поиск и зашла в последнюю необследованную комнату. Там было несколько женщин, сидели кто где, были и пришлые, на Лушку не обратили внимания, слушали какую-то чернявую. Чернявая, одна из всех, лежала, вытянувшись поверх одеяла, засунув ладони под затылок, глядела в потолок и говорила:
— Именно Точка! Все вышло из Точки. Кроме Точки, не было ничего.
Лушка обежала взглядом присутствующих — нужной спины среди них не было. От нечего делать стала рассматривать чернявую. Качественная одежка спортивного вида, стриженые прямые волосы, которые почему-то не свалились на подушку, а протянулись вдоль бледных щек, челка, как завеса, наполовину прикрывала лоб, и тоже правильно и ровно, как на парике. Острые локти ограждающе торчали в стороны, ступни в красивых тонких носках прямолинейно натягивали тонкие легинсы — впечатление не больничное, независимое, пантерное.
— Давай, Марья! — не выдержал кто-то. — А потом как?
— А Бог? — не согласился другой голос. — Если точка, то как Бог?
— Бог тоже был в точке, — ровно проговорила Марья.
Лушка бесшумно опустилась на корточки — чтобы не торчать у двери и чтобы удобно. Она вдруг поверила, что Марья это видит — Бога в точке.
Марья прищурилась в потолок.
— Возможность… — проговорила она. Голос был напряженный, как толстая проволока. — В Точке заключена возможность всего. Точка потенциальна.
Лушка посмотрела на слушающие лица. Лица были серьезны и разумны. Они понимали про Точку. Возникло знобкое ощущение великого сумасшествия.
Марья скручивала свою проволоку в пружину:
— Мы не можем быть случайностью. Мы слишком сложны, чтобы быть случайностью. А это значит, что мы — следствие. И если бы мы оглянулись, то увидели бы бесконечную лестницу жизни, ведущую вниз.
Лушка тут же увидела эту лестницу, болтающуюся в темноте, уцепилась по-обезьяньи и стала пятиться в бездну, нащупывая нижние ступеньки, но ступеньки сделались не такие, стали податливые и как бы живые, их образовывали чьи-то головы, а потом тела, которые голов еще не придумали, а потом низ лестницы стал стремительно закручиваться и превратился в невообразимое движение, у движения не было плотности, а только скорость, и Лушка испугалась, что ее затянет и она тоже распадется на кучку маленьких вихрей, испуг все остановил, и она обнаружила себя в чужой палате, у стены и на корточках.
— Ну, кто-нибудь попробовал подняться по лестнице? — насмешливо спросила Марья.
— Чего путаешь? — недовольно отозвалась грудастая деваха. — Говорила — вниз, стало быть — опуститься.
— Ладно, опуститься, — совсем не смутилась Марья. — Кто же заглянул в колодец?
Все молчали, переглядывались.
— А вдруг не выберешься? — поежилась здоровая тетка. — Или оборвешься…
— Да мы и так оборвались, — усмехнулась Марья. — Ну ладно. Никто так никто.
— Я, — сказала вдруг Лушка.
Все на нее уставились. Марья помедлила, выискивая что-то в потолке, и вдруг пружинно села, свесив ноги на Лушкину сторону.
— И что? — спросила она. В черных острых глазах интерес. — Далеко сбегала?
— Наверно, далеко, — сказала Лушка. — Ураган начался.
— Эки страсти! — произнесла деваха.
— Ну, не ураган, — поправилось Лушка, — а скорость. Одна скорость, без ничего.
— Движение, — сказала Марья.
— Ну да, — согласилась Лушка. — А еще дальше — можно?
— Можно хоть куда, — сказала Марья. — Хватило бы воображения.
— Это не воображение, — возразил Лушка. — Это — будто знаю.
— Тем лучше, — сказала Марья, вставая. Никто так не встает, восхитилась Лушка. Будто пружина выпрямилась. — Пойдем погуляем.
Лушка попробовала разжаться по-Марьиному — получился бросок вверх и стойка для боя. Марья слегка улыбнулась.
