Давно – Лариса не помнила даже, сколько лет назад – отец написал на ней название хутора: «У озера» и повесил дощечку на сук дерева. Полюбовался делом своих рук и отправился порыбачить. Когда вернулся, жена дописывала последнюю букву на обратной стороне дощечки. В ее редакции хутор назывался «Сосны». Те, кто подходил к дому со стороны железной дороги, видели именно эту надпись; другие, пройдя через лес и прочитав лиричное название «У озера», начинали оглядываться в поисках такового. Это много лет давало Аглае повод лишний раз поддеть мужа: мол, до озера еще добраться надо, на что муж, в очередной раз ткнув пальцем в табличку, ядовито спрашивал: а где тут сосны? Где хоть одна сосна, я спрашиваю?
Дощечка с разноречивой надписью висела на старом буке.
Труднее всего было почтальонам, да и то на первых порах, тем более что менялись они редко и быстро привыкали к чудачествам хозяев.
На самом деле сосна, и далеко не единственная, росла в том самом лесу, который находился слева от хутора, да и озеро располагалось немногим дальше, так что добраться до него не составляло никакого труда. Однако так уж была устроена жизнь родителей, с горечью думала Лариса, на вечном противостоянии «брито» и «стрижено». Герман был прав: иначе они жить не умеют.
Настя повертела табличку и мечтательно произнесла:
– «Сосны у озера»… Так оригинально, что с обеих сторон. Это вы вместе придумали?
Хозяева смешались, встретив доверчивый взгляд голубых глаз. Было от чего: никто из них не помнил, когда они что-то придумывали вместе.
– Прошу к столу, – вышла из положения Аглая.
Стол был накрыт новой клеенкой. Ее пронзительный запах удачно конкурировал с бодрым уксусным духом тугих пупырчатых огурцов. «Сметана!» – спохватилась Аглая, но Карлушка вскочил первым: «Я сам. – И повернулся к Насте: – Пойдем, покажу погреб!»
Настя никогда не видела таких погребов. Скрытая под прошлогодней травой и мхом снаружи, так должна была бы выглядеть пещера Али-Бабы. Плотная дубовая дверь, к которой вели вниз четыре ступеньки, открывалась в просторное помещение с низким потолком, где места было намного больше, чем содержимого. Стояло несколько кадушек («Грибы, наверное», – пожал плечами Карл), а в стороне, на кирпичах – молоко, сметана и творог.
Настена хорошо помнила погреб у них в старом доме, хотя он куда как отличался от этого: здесь атомную войну пересидеть можно. В бабулином доме был обычный подпол: дверь прямо в кухонном полу – тянешь за кольцо, как рыбак сеть, а потом спускаешься со свечой или фонариком в тесную темень, где едва можно повернуться и набрать миску картошки, которая все равно прорастает, хоть и в подполе хранится. Настя ненавидела старый дом, но сейчас вдруг такая нахлынула обида – за его невзрачность, за вонючую уборную в огороде, за неудобный тесный подпол, по сравнению с этими буржуйскими хоромами, что даже глаза защипало.
– Ты… чего? – испугался Карл.
– Ничего; солнце яркое.
Майское солнце лупило в окна – блики и впрямь могли ослепить – и высвечивало все краски обильной трапезы. Аглая поставила на стол тяжелую сковороду с запеченным в сливках карпом.
– Дед, сам ловил? – спросил Карлушка, зная, как он ждет вопроса.
– А как же, – с готовностью ответил тот и добавил, не удержавшись: – Живем-то у озера, в соснах карпы не ловятся.
Выстрел, к счастью, оказался мимо цели: жена то ли не слышала, то ли была поглощена главной задачей – накормить гостей до отвала. Карпа – вернее, то, что от него осталось – сменили румяные ломти свинины на ребрышках.
– Нигде вам такого не подадут, ни в одном ресторане, – приговаривала Аглая, – только словами красивыми заманивают: «эскалоп» там или «лангет», а мясо такое поди поищи. – Ешьте, ешьте на здоровье! – И не скрывала горделивой улыбки от похвал, на которые никто не скупился.
Лангет, эскалоп… Сюда бы седло барашка – и не хуже, чем у Форсайтов. Настя вспомнила, как ее сбило с толку это «седло», когда читала в первый раз. Сразу представился нарядный стол, а в центре – настоящее, пахнущее кожей седло, еще теплое от спины только что распряженного… кого? Если коня, то почему «седло барашка»? Да и сейчас, хоть с улыбкой вспоминала первую ассоциацию, Настена смутно представляла себе, что за блюдо скрывается под загадочным названием, однако не было уверенности, что оно выдержало бы конкуренцию с отбивными Аглаи. Зинкино правило соблюдается: закуски, рыба, мясо. Впрочем, не было птицы. Мысль об отсутствующих цыплятах доставила Насте странное удовлетворение, словно в компенсацию за роскошный буржуйский погреб. Хотя представить на столе что-то еще было невозможно, тем более что закуски оказались отменными. Капуста хрустела во рту, как зимой хрустит утром под ногами наст; тмин не мешал, как ожидала Настя, а придавал удивительный вкус – она никогда такую капусту не пробовала. Огурцы, плотно обвитые водорослями укропа, не потеряли при засоле твердости, разве что изменили цвет. Была нарезана ветчина, которую она не попробовала; в вазе до сих пор высилась горка салата, почти нетронутая…
