Если здесь ничего не получится, то не получится и там, в дальнем. Тогда, Митенька, спокойно доживешь отставным доцентом и будешь по-прежнему готовить будущих студентов, а кто-то более удачливый станет читать лекции студентам настоящим. Скучно, да; зато верный кусок хлеба, спасибо покойному Патриарху. Через годик можно будет выйти на пенсию и покончить с поездками в школу.
Словосочетания «шестьдесят лет» Дмитрий Иванович не пугался: шестьдесят так шестьдесят. Сомс прожил семьдесят и был готов жить дальше. С каким мастерством описаны его последние шаги в жизни! Главное достоинство – это отсутствие мысли о смерти, о собственной смерти. Нет ни страха перед нею, ни ее предчувствия. И вместе с тем Сомс торопится сделать то, что – он знает – никто, кроме него, никогда не сделает. Ибо поиск «Большого Форсайта» – итоговый поступок его жизни. Что его подгоняет? Ведь впереди, он уверен, времени более чем достаточно. Тем не менее, он скрупулезно приводит в порядок все дела, связанные с завещанием и наследством: спешит. Всю свою жизнь человек долга, он его выполняет – и вовремя. Что бы сказал, интересно, старый Джолион, если бы мог видеть, как Сомс, этот «собственник», гибнет, спасая картины?
Не свои – принадлежащие Англии, по его завещанию.
Англии, которой он так предан.
Англии, воздух, трава и вода которой для него бесконечно дороги.
Что бы сказал он сам, случись ему услышать слово «патриот» в свой адрес? «Rubbish», наверное; «вздор». Только никто этого слова не произнес.
Глава, посвященная Сомсу и Англии, у Присухи называлась «Соль земли». Конечно, для «Ученых записок» пединститута не годится, надо подобрать какой-нибудь более безобидный фрагмент.
Жизнь, казалось, обрела дополнительное измерение. Монография была извлечена из книжного шкафа, и Присуха начал придирчиво перелистывать текст, знакомый, как альбом с семейными фотографиями. Кстати, куда подевался этот альбом – неужто загнал на антресоли? Давно не попадался на глаза, а тут вдруг очень захотелось перелистать плотные картонные страницы. Потом, потом; сначала отправить статью. Дмитрий Иванович перебирал главу за главой и поймал себя на том, что улыбается. В памяти всплывали начальные тезисы, вычеркнутые куски, даже черновые фразы. Работа разрослась, но это только закономерно – теперь она охватывала не только «Сагу», но и «Современную комедию».
Жизнь менялась, и Дмитрий Иванович не уставал удивляться ощутимости этих перемен. Когда окончательно подтвердили его новую должность на новой кафедре, родилась дерзкая мысль: а не купить ли костюм? И не в том дело, что заведовала кафедрой дама, и не в ее солидном возрасте дело: будь она хоть чаровницей Ирэн, Дмитрий Иванович одичал и отвык от общения с прекрасным полом, да-с. Костюм захотелось купить, потому что он попытался увидеть себя со стороны, как вскоре увидят его новые коллеги и студенты. Ну и дамы, разумеется; как же.
Волосы не сильно поредели, зато седины хватает. Эспаньолка – он подумал было, не расстаться ли с ней, но отмел вздорную мысль. Привык, да и седина не мешает – скорее наоборот, хотя бес в ребро, пожалуй, не грозит. А вот единственный костюм в свете последних перемен едва ли можно было назвать костюмом: он тоже «поседел» на швах, и брюки обтрепаны до неприличия. Для вечерней школы, впрочем, годился: каков поп, таков и приход. Отдавая должное справедливости, «поп» в подметки не годился «приходу»: молодые люди являются на занятия не в спецовках и не в промасленных комбинезонах, а в модных джинсах, с которыми, на взгляд старомодного Присухи, плохо сочетаются элегантные пиджаки.
Костюм, однако, может подождать до начала семестра. Теперь, когда все определилось, нужно было уволиться из школы; дело нехитрое. Написал заявление и, подумав, решительно поставил внизу сегодняшнее число. Расписался на листке и сунул в портфель, непривычно легкий.
Дмитрий Иванович недолюбливал весну. Беспардонно яркое солнце отчетливо высвечивало новые морщины, бледную, парниковую какую-то, кожу рук и уже замеченную раньше седину. Иными словами, весна бестактно напоминала о возрасте.
