Австрийцы смешались с русскими, и чувство соревнования доводило солдат до исступления…
Не выдержали турки такой яростной атаки и побежали во все стороны.
Янычары засели было в монастыре св. Стефана, находившемся вблизи турецких укреплений, но попытка их защищаться была безуспешна. Суворов окружил монастырь с одной стороны, принц кобургский с другой, и в конце концов храбрые защитники пали до одного под развалинами монастыря.
Бой продолжался 10 часов; войска были очень утомлены, но победа маскировала их усталость.
Оба военачальника съехались, сошли с лошадей и крепко обнялись. Их примеру последовала и свита, всюду слышались взаимные поздравления и пожелания.
Там, где час тому назад раздавались громы выстрелов и победные клики союзников, где лились потоки крови, — запылали теперь костры, живописными группами теснились солдатики, перемешавшись с австрийскими товарищами. Усталость не замечалась, и русский солдат, охотник попеть и поплясать на досуге, в песне воспевал теперь свои подвиги.
Что не сизый орел на лебедушек
Напускается из-за синих туч,
Напускается орлом батюшка
На поганых, на турок нехристей
Сам Суворов, свет батюшка.
Заливались солдатики, оглашая молдавские равнины прославлением своего начальника.
Пока войска готовились к обеду, принц кобургский приказал разостлать на земле ковер, и здесь, за наскоро поставленным обеденным столом, сошлись военачальники.
— Мой вчерашний поступок поразил ваше высочество, — говорил Суворов за обедом принцу. — Усердно прошу меня извинить и поверить, что у меня были основательные причины избегать встречи с вами до боя.
— Сами вы, ваше высочество, только что сказали, что согласились на мое предложение только потому, что опасались, чтобы, в противном случае, я не увел свои войска обратно. Что бы было, если бы мы встретились? Я доказывал бы необходимость наступления; вы — обороны. Мы бы непременно заспорили и все время провели бы в прениях, в дипломатических, тактических… ваше высочество меня загоняли бы, а неприятель решил бы наш спор, разбив тактиков.
Суворов говорил с таким добродушием и юмором, что принц хохотал от души.
— Могу ли я сердиться на вас, мой дорогой, мой несравненный учитель, — говорил он, горячо пожимая руку своего русского товарища. — Ведь вы, одни только вы принесли нам победу и научили нас, как побеждать.
— Если вашему высочеству угодно утверждать, что я принес победу, то позвольте поблагодарить вашего храброго офицера, который привел всех к победе и всю тяжесть боя вынес на своих плечах. — При этом Суворов встал и подошел к австрийскому полковнику Карачаю.
— Вот кому обязаны мы победой, — сказал он восторженным тоном, обнял и расцеловал полковника.
Благородным признанием заслуг союзника и подчиненного Суворов тронул сердце молодого полковника.
— Ваше превосходительство, — сказал он со слезами восторга на глазах, — его высочество называет вас учителем, позвольте мне называть вас отцом.
Суворов еще раз горячо обнял Карачая.
— Сегодняшний день для меня счастливый день. Сегодня я приобрел в рядах доблестной австрийской армии двух сыновей, — сказал Суворов, беря за руки Карачая и фон Франкенштейна.
Юный поручик с восторгом поцеловал руку старого генерала. С восторгом делился он с товарищами своими впечатлениями о русских солдатах.
— Сколько в русской солдатской семье привлекательного, — говорил он с жаром. — Сколько мужества и спокойной храбрости, храбрости естественной, без театральных поз и эффектов. С каким стоицизмом выносит русский солдат невзгоды и довольствуется малым.
Суворов, в свою очередь, в лестных выражениях отзывался об австрийских войсках.
Кобург слушал, улыбаясь.
— Они, мои солдаты, — говорил он, — сделали уже вам оценку по-своему и дали вам прозвище…
— Хромой генерал? — спросил, улыбаясь, Суворов.
— Нет. Вас называют: «Гёнерал — вперед».
— Такое прозвище для меня дороже всякой награды… Помилуй Бог, мы друг друга поняли.
Обед уже кончался, когда прискакал от Потемкина курьер к Суворову с пакетом.
По мере того как генерал читал письмо светлейшего, брови его сдвигались и добродушная веселая физиономия принимала суровый оттенок. Подозвав Решетова, он дал ему прочитать письмо и затем отдал какое-то приказание… Хотя он говорил по-русски и шепотом, до слуха фон Франкенштейна донеслось имя маркизы де Риверо и название монастыря св. Самуила. Решетов быстро ушел исполнять приказания.
