Генералы молчали.
— Ваше высочество, — начал, краснея, молодой фон Франкенштейн, — если вы позволите говорить…
— Говорите, говорите, дорогой поручик.
— Суворов не самоуверен, а уверен. Если ваше высочество не согласитесь на наступление, Суворов атакует турок с одними своими полками… я видел его солдат, на лицах у них написано: «Победа», — с жаром закончил он.
— Вы правы, фон Франкенштейн, — отвечал принц, — Суворов хотя и чудак, а прислушиваться к нему надо.
И он отдал приказ готовиться к выступлению, согласно распоряжению русского генерала.
Глубокой ночью выступили союзные войска из лагерей тремя колоннами. Перешедши реку Тертушь, продолжали наступление двумя колоннами: правую составляли австрийцы, левую — русские, которым был дан авангард из австрийских гусар под начальством полковника Карачая.
По просьбе Суворова принц кобургский оставил при нем поручика фон Франкенштейна.
Осторожно двигалась русская колонна, пробираясь по лощинам, время от времени Суворов в сопровождении своего молодого австрийского адъютанта выезжал далеко вперед для изучения местности.
Утром показался конный турецкий отряд. Суворов выслал против него сотню казаков, а как только союзные войска сблизились — перешли в общее наступление. Завязалась кровопролитная схватка. В конце концов турки отступили за реку Путну.
Совершенно стемнело, дождь лил ливмя, когда русский отряд подошел к реке.
Суворов приказал наводить, мост, что при вздувшейся реке было делом нелегким. К тому же турки открыли неумолкаемую стрельбу.
Солдаты работали молча и спешно. Наблюдавший за работами Суворов шутил с солдатами и всячески ободрял их. Спокойствие русских поражало молодого фон Франкенштейна.
— Наши солдаты тоже не трусы, — говорил он Суворову, — но в их поведении в бою нет того спокойствия, той уверенности, какие я вижу у русских. Наш храбрый солдат пренебрегает опасностью, а ваш — вовсе ее не видит, или, вернее, опасность не считает опасностью… Наш солдат, наводя под пулями мост, работает нервно, поспешно, ваш же работает скоро, но спокойно, он уверен в своей работе, как уверен и в победе.
Суворов улыбался, слушая оценку молодого иностранца.
— Люди все, более или менее, одинаковы, дорогой Александр, — отвечал он, — или, по крайней мере, родятся одинаковыми, различными же делает их воспитание. Солдата нужно воспитывать так, чтобы он чувствовал себя сильнее врага, и тогда только, когда вы привьете в нем это чувство, он действительно станет непобедимым, тогда у него явится и спокойствие и уверенность в бою…
Молодой офицер вздохнул.
— Легче быть храбрым, чем умным и умелым начальником, для того чтобы воспитывать солдат в вашем духе, нужно научиться, как это надо делать. И я благодарю Бога, что он исполнил заветное желание моей матери и дал мне с первых дней моей боевой службы такого великого учителя..
Мост к полуночи был готов. Карачай перешел его со своими гусарами, а за ним двинулся и русский корпус.
Перейдя реку, союзные колонны в боевом порядке двинулись к городку Фокшанам, до которого оставалось 12 верст, но турки начали упорно преследовать их конными атаками. Особенно налетали они на корпус Суворова, но русские батальоны, обстрелянные в турецких войнах, встречали неприятеля хладнокровно, близким огнем.
Отражая атаку за атакою, войска подошли к фокшанским укреплениям.
Не более 1000 шагов оставалось до турецких редутов, из амбразур которых грозно глядели пушечные жерла.
Суворов перекрестил молодого фон Франкенштейна и поцеловал его в лоб.
— Настала решительная минута, — сказал он.
Затем он обратился к солдатам, громким, казалось, несвойственным его маленькой, невзрачной фигурке голосом:
— Ну, ребятушки, чудо-богатыри, кинбурнские герои, три четверти дела вы сделали, всех турок загнали в редуты, теперь осталось самое легкое — всех их сразу и уничтожить…
— С Богом, вперед! — и, перекрестившись, он дал шпоры коню.
Ураганом бросились солдаты за своим любимым начальником, и фон Франкенштейн не успел оглянуться, как какая-то волна внесла его в турецкий ретраншамент… Колонна на штыках ворвалась в окопы, и в них уже шла рукопашная схватка.
