Иван понимал все, что происходило в гостиной, а потому совершенно не собирался выставлять себя в глупом виде. Он уж начинал жалеть о своем приходе на этот вечер и в душе проклинал графа, с наигранной дружелюбной улыбкой смотрящего на него.
— Я бы не хотел сейчас говорить об этом, — тихим и несколько просительным тоном сказал Иван, оглядывая большими выразительными глазами присутствующих.
— Отчего же, Иван Иванович? Нет, мы просим, — продолжал настаивать граф.
— Да, сударь, было бы прелюбопытно, — вставил Содомов, с усмешкою оглядывая несчастного.
— Сударь, я вас прошу, — неожиданно сказала княгиня. — Надеюсь, вам этого достаточно. Не будете же вы столь нелюбезны, что откажете даме.
Сомнений у Ивана более не оставалось: Драчевский пригласил его на вечер и уговорил остаться, исключительно чтобы продемонстрировать гостям, словно дрессированную собачонку.
Хорошо, господа, — смирившись, промолвил молодой человек. — Я готов. Раз вы все просите. — Он еще раз обвел умоляющим взором присутствующих, но те были непреклонны и жаждали позора Ивана. — Извольте.
Безбородко несколько выступил вперед и сильно потер рукою лоб. Ему неожиданно припомнился давешний разговор с Ломакиным, посоветовавшим представить, как будто граф уводит у него невесту Лизу. Кровь тотчас прилила к голове, в ушах поднялся шум, отчего Ивана даже несколько повело в сторону, так что он принужден был опереться о стол.
— Мне кажется, что нынешняя свобода, которую по примеру европейских и американских стран объявили у нас в России, не есть та свобода, кою можно называть полной! — громко объявил он.
Доброжелательная улыбка, точно маска, писанная краскою и попавшая под сильный дождь, медленно сползла с лица графа.
— Как же так? — вскричал Драчевский. — Что вы, сударь, такое говорите? Это ли не полная свобода? Мужиков отпустили на волю, распустили мужиков! Они теперь не мои. Я их, скотов, даже высечь нынче не могу без особой на то причины!
Граф даже обозлился, выкрикивая все это.
— И все-таки я утверждаю, что нынешняя свобода в России не есть полная свобода, — спокойным тоном повторил Иван. — Внешняя свобода — это еще не все, что нужно человеку, чтобы быть свободным. Бывшие крепостные, которых вы изволили назвать мужиками, еще не свободны. Им не хватает внутренней свободы. Вы еще можете сечь их, хоть и не столь часто, как того желаете. И они это знают. Не только они — все мы не свободны. Мы не свободны от государственного произвола, от чиновничества. Здесь в столице это еще как-то незаметно, как-то завуалированно. И караульный, обращаясь к вам, вынужден говорить «сударь» и «прошу». А посмотрите, что делается в провинции. Я был в Полтавской губернии, так там власть творит полнейший произвол. Чуть что, городовой подскакивает и сразу звонаря в зубы, а вслед за этим еще в кутузку тащит, чтобы там далее поизмываться. Я столько ждал окончательно оформления прав на наследство, хотя все документы были в полном порядке! Даже взятку дал, и все равно ждать пришлось. Чиновники Россию одолели. Лишь единицы сразу паспорт для выезда получают. Я так вообще его получить не могу. Не дают. И всегда ведь так было, господа! От самых Рюриков. При Петре иностранцы давили. При Екатерине — фавориты. При Павле — устав да военщина. При Николае — реакция и аракчеевщина. А ныне — чиновничество! Как зло ни назови, он все теми же способами измывается и дух свободы в человеке губит. Человек, каков бы он ни был, в какой бы семье ни родился, у него чувство свободы вместе с молоком матери впитывается. А потом действительность старательно это чувство в нем вытаптывает. И боюсь, так еще долго будет И даже в следующее тысячелетие перейдет, если, конечно, Страшного суда не случится.
Иван остановился и перевел дыхание. Все замерли, слушая его. Никто из гостей даже не изволил пошевелиться за все время монолога. Иван говорил правду, а это было неудобно.
Неожиданно Драчевский нашел выход из создавшегося положения, вызвав лакея и повелев подавать кофе. Напряжение сразу же спало, все разом выдохнули и расслабились.
— Вы, молодой человек, абсолютно правы, сказав, что не всякий человек может сразу же свободу получить, — сказал издатель. — Я давеча читал новый научный труд. Из Англии выписал. Так вот, один очень большой ученый и естествоиспытатель, англичанин Чарлз Дарвин, научно доказал, что чернокожие африканцы, папуасы, австралийские аборигены и представители желтой расы произошли от обезьян.
