- Простите, Ласкар, – я смутилась. – Этим тоже нужно заняться…
Я закусила губы и не сдержала смеха. Мужчина недовольно покачал головой.
- Совет. Один. Личный.
Я вскинула брови.
- Не совет – предостережение, – поправился он, – не знаю, что у вас там произошло, хотя можно догадаться. Но ради себя самой… держи себя в руках. Не делай из любимого человека марионетку.
Я открыла рот и тут же закрыла. Челюсти сжались от подступившей злости.
- Уверен в мягком взлете и посадке. Хорошего пути.
Поднявшись, Ласкар постоял мгновение. Я не подняла лица. Тогда он развернулся и ушел.
6.
Через восемь часов сна, трех часов обвешивания деталями и уточнения формулировок для предохранителя, часа просматривания новостей и часа толкотни в аэропорту, я целовала родное лицо. С видимым усилием отстранив меня, Марк подхватил чемодан и зашагал к выходу. Я не могла унять улыбку. Я так виновата… Но я залижу все раны, залатаю все прорехи…
Я хотела рассказать о докторе Давиде Малиновск, польском еврее, в чьем доме провела последний месяц, но Марк остановил меня безразличным взглядом. О Ласкаре рассказывать было нечего. По крайней мере, до того, как я не поведаю ему долгую историю о себе самой и мне подобных. Зайдя в квартиру, я почувствовала неладное. Когда зашла в спальню, подозрения подтвердились: его монстера загнулась, кажется, окончательно. Марк не жил здесь.
Я резко обернулась и кивнула на погубленное растение. Проследив за моим взглядом, Марк пожал плечами.
- Не предполагал, когда ты вернешься. Спокойной ночи.
Он направился к двери.
- Ты не… - сердце бухало в груди. Я не верила, что его решение может быть серьезным. Что он вообще что-то действительно решил. – Марк!
Я схватила его за руку.
- Давай поговорим. Не уходи.
- Ну, давай поговорим, – посмотрел он на сжимающие его запястье пальцы и вывернул руку, освобождаясь.
Я растерялась и потупилась. Не на такую встречу я надеялась и не такого настроя ожидала.
- Я люблю тебя, Марк.
- Я больше не играю в такую любовь. Честно пытался, но как оказалось, мне это не по силам.
- Я понимаю! Никому не по силам терпеть такое отношение. Прости меня. Я не понимала. Не видела. Я все исправлю…
- С чего начнешь?
Я совершенно растерялась, отвыкнув от его конкретности и определенности. Потупившись, пыталась выловить из вываливающихся, словно тесто из кастрюли на батарее, мыслей о предохранителе что-то касающееся моих намерений в отношении Марка. Я же думала о нем. Но что именно я думала? Было ли что-то связное, не относящееся к чувствам и эмоциям? Что я хотела исправить, какие конкретные шаги предпринять?
Почувствовав слезы на щеках, вытерла глаза.
- Ты не должен был молчать. Не должен был терпеть такое отношение.
Он улыбнулся как взрослый, раскусивший нехитрую детскую уловку.
- Каждый раз, когда я не молчал, ты просила не ныть.
- Я буду вести себя по-другому, Марк. Не уходи, пожалуйста.
- Лида, - он устало вздохнул, – если за сменой поведения не стоит смена отношения к человеку, она не принесет результатов.
- Как я должна к тебе относиться? – в поднявшемся голосе послышались постыдные истеричные нотки.
Марк молчал. В глазах застыла грусть, с какой смотрят на неизлечимого больного. Меня покоробил этот взгляд. Я могу так много, что сама не представляю где границы постепенно открывающихся возможностей. Так, неужели, я не смогу удержать тебя?
- Дай мне шанс.
- Хорошо, – невесело усмехнулся Марк, – думаю, для того, чтобы использовать его, мое участие в твоей жизни не нужно. Тебе всегда было достаточно просто знать, что я у тебя есть. Где-то там…
Я нахмурилась и не решилась снова задержать, когда он пошел к двери. Открыл и, не глядя на меня, вышел.
Присев на лавку, я скособочилась и замерла.
Через минуту или десять зазвонил телефон. Вынув трубку из сумки, я усмехнулась: Миша.
- Какого хрена я узнаю о том, что ты вернулась из форума?
- Какого форума?
- Тебя видели в Домодедово!
Я вздохнула и опустила голову.
- Миша, Марк ушел от меня.
Растерянное молчание.
- Я не знаю что делать. Не представляю…
- Как ты себя чувствуешь? Устала?
- Да нет, вроде. Выспалась в самолете.
