Я перевела взгляд в зал. На первом ряду левой от меня половины (той, где в будущем предложили сидеть мне) кто-то поднял руку, и луч прожектора устремился на нее. Я издала тихий стон, ноги сами подогнулись в коленях. О, господи! О, господи! Она тут! О, господи! Надо будет взять автограф. Самая желанная женщина земли! Самые потрясающие губы планеты!
Поморщившись от светившего в лицо света, она прикрыла глаза рукой.
- Окей. Они на тебе. У нас большие, большие (big big problem) проблемы на Украине. Нужно влияние на правительство.
Где-то в центре на той же половине поднялась фигура. Тут же высветилась светом и тряхнула белой гривой. Я открыла рот. Да... Да... Я же говорила, что светленькая у них самая-самая!
- Нет. Нужно прямое влияние. Правая половина, уснули? – состарившаяся в безвестности звезда французского кино опустила очки на правую половину зала. Где-то в последних рядах поднялась фигура, тут же высвечиваемая прожектором. Ну... и эта из нового состава тоже ничего. – Так, хорошо. У тебя время до завтрашнего вечера. У нас пол-Европы без газа.
- Ок, – мяукнула хохлушка и села.
- Поехали дальше. Немецкие, русские, французские кураторы порноформирований, какого хрена по вашим блокам задач такие отставания?
На самом деле это звучало как: What the fuck are you doing? Но я уже привыкла транслировать в эфир качественный перевод ненормативной лексики.
- Кризис! – задорно нашлась русская.
- Кризис! – промурлыкала француженка.
- Кризис! – сказала немка так, будто после этого слова все присутствующие должны были сообща эякулировать. Луч прожектора метался между тремя кураторами.
- Какой на хуй кризис? – погасшая звезда обернулась ко мне и вздохнула, – прости, милая, – обернулась к правому от меня и левому от входа краю зала. - Когда сдадите объекты?
- На днях! – такой русский акцент мог выдать даже немого.
- В понедельник! – промурлыкала француженка. Я прикинула, что это будет какой-то понедельник, и скорее всего перед вторником следующего собрания.
- К пятнадцатому января финишируем, – ответила немка.
Финишируем, повторила я про себя.
- Окей, поехали дальше. Гамбург. На ком был Гамбург?
Я подняла взгляд в зал. Справа, сразу за кураторами, поднялся... мужчина.
- Он же мужчина, – прошептала я прежде, чем успела себя одернуть. Глава Собрания опустила очки, взглянув на меня.
- С чего ты взяла?
Я растерялась.
- Ну, я же вижу. Ну... физиологически – это мужчина.
- Думаешь, адамово яблоко и пенис – это то, что делает мужчину мужчиной?
- Он гей? – догадалась я.
- Я не гей, – сказал мужик за кураторами.
- После собрания разберетесь. Что у тебя с Гамбургом? Кто нас перекрывает?
- Спроси у инкубатора, – буркнул гей.
Наверно, я не совсем правильно поняла, у кого надо спросить. Инкубатор... Инкубатор...
- Хорошо. В четверг спрошу. Поехали дальше...
Я слушала повестки дня с беспокойством и благоговением. Когда в лучах прожектора в одной или другой половине зала поднимались женщины, иногда я с трудом сдерживала восторженный писк. Скоро я поняла, что правую от меня половину занимали деятельницы, работающий в прямом контакте. Шлюхи всех категорий и рангов. Самые влиятельные бляди планеты. Слева же сидели те, кого любили и желали миллионы... безнадежно и издалека.
- Кто за Корякским следил? – спрашивала она.
В последних рядах правой половины поднялась девушка. Разглядеть ее было сложно.
- Хорошая работа. Пусть останется на тебе.
Я слушала внимательно, но понимала не все. Казалось, на А4 под пальцем угасшей звезды лежит весь мир. Она спросила, кто следил за вулканом, а я думала о том, что могла на самом деле эта девушка. Это собрание было не чем иным, как просто собранием. У них не было проблем. Была повестка дня, который длился одну декаду.
Когда старушка сказала: Все девочки. Спасибо за ваше небезразличное отношение к этому дряблому кровоточащему миру. До следующей встречи...
Когда она это сказала, я вздрогнула и не посмела, даже, улыбнуться. Сразу поднялся шумок. Зала потихоньку начала пустеть.
- Подожди минутку. Нам нужно поговорить, – сказала старушка, положив теплую сухую ладошку мне на предплечье.
