Альберт продолжал работать – уверенно, спокойно и глядя лишь на лошадь.
– Что ты сказал: где ты жил, прежде чем оказался здесь?
Конюх перевел взгляд на Томаса, глаза блеснули, а губы сложились в подобие улыбки.
Томас отшутился:
– Ладно-ладно, попытка – не пытка.
– Во Фредерикии.
Профессор уже было отвернулся, отчаявшись разузнать что-либо, поэтому, услышав ответ, порядком удивился.
– Значит, твои родители живут во Фредерикии?
Лицо Альберта помрачнело, и я подумал, что улыбка и блеск в глазах мне лишь привиделись. Это лицо с улыбкой незнакомо.
– Уходите! – проговорил он хрипло, но отчетливо, так что сомневаться не приходилось.
Томас кивнул и направился к двери.
– Спасибо за лошадей – конюх ты отменный, – сказал он и скрылся за дверью. Я поспешил следом.
Когда мы вышли во двор, я задал наконец два мучивших меня вопроса. К сожалению, Томас не смог ответить ни на один из них. Первый был самым важным:
– Мы скоро пойдем завтракать?
Томас рассмеялся:
– По времени впору и пообедать. Таким лежебокам, как ты, о завтраке остается лишь мечтать. Остальные уже давно позавтракали – и я тоже. Но давай спросим у Марии – возможно, у нее найдется что-нибудь для тебя.
Второй вопрос был менее важным:
– Зачем Альберт соврал нам, что гроб сделал хозяин?
Томас ответил не сразу – остановившись у крыльца, он посмотрел в сторону конюшни.
– Не знаю, – признался он, – наш конюх не просто молчун. В нем есть что-то загадочное, хочет он того или нет. Непростой человек.
Мы вошли внутрь и сняли плащи и шляпы. Сидя на своем привычном месте в углу, священник склонился над Святым Писанием. Рядом сидел плотник: возможно, ему хотелось немного поговорить, но надежды его явно не увенчались успехом. Когда мы вошли, он обрадовался, передвинул кружку пива и подвинулся сам, освобождая место для нас. Томас уселся там, а я устроился возле пастора, откуда была видна кухня.
– Как погодка? Не лучше? Скоро можно будет ехать? – Плотник кивнул головой в окно.
Томас покачал головой:
– Снегопад закончился, но небо темное и в лесу намело такие сугробы, что лошадям не пройти. Придется нам набраться терпения и подождать, когда сугробы немного осядут.
– Но на это уйдет несколько дней, а может, и недель! – Грубое одутловатое лицо плотника вновь сделалось таким же угрюмым, каким было, когда мы вошли. Схватив кружку, он допил пиво и махнул Марии, чтобы та налила еще.
Когда девушка принесла пиво, Томас сказал, что нам хотелось бы перекусить, и спросил, не принесет ли она хлеба, а священник оторвался от чтения и кивнул.
– Да, – сказал он, – как ни странно, в такую погоду всегда мучает голод. Бездействие и ожидание истощают силы.
Мария улыбнулась:
– Сейчас подам всем обед.
На столе появились хлеб, сыр, ветчина и масло. По распоряжению Томаса я сбегал в нашу комнату и принес кофемолку и кофейные зерна, Мария исполнила все указания профессора, и вскоре на столе перед ним стоял кувшин с ароматным кофе, от запаха которого священник с плотником наморщили носы.
– Я слышал, что это новомодное зелье так ударяет в голову, что недолго и свихнуться, – сказал плотник.
Томас налил кофе себе и мне.
– По утрам от этого напитка у меня проясняются мысли, – ответил он, – и, по-моему, чокнутым я не стал – не более, чем прежде. Впрочем, мои любезные сотрапезники, вам виднее.
Атмосфера за столом воцарилась веселая. Мы принялись за еду, а Мария поглядывала на нас из кухни. Набравшись смелости, я спросил:
– Не хочешь присоединиться?
– Да, иди сюда, девочка моя! – воскликнул плотник, похлопав по лавке рядом с собой.
Мария, похоже, обрадовалась приглашению. Взяв кружку, от которой шел пар, девушка подошла к лавке с той стороны, где сидел Томас, так что им с плотником пришлось подвинуться, и уселась напротив меня. Плотник поглядел на нее исподлобья, но ничего не сказал. Я отвел взгляд и посмотрел на стену, на деревянную обшивку. Красивая обшивка. Я вдруг вспомнил: что это за странный покачивающийся прибор на стене. Пару месяцев назад Томас показывал мне рисунок такого прибора – он назвал его хромометром или вроде того. Профессор заказал эту штуковину из Голландии, где она называется
