– Мне полночи сна всегда хватало. Когда я была маленькой, то почти не спала – мама чуть с ума не сошла от этого, – рассмеялась Мария, – она так измучилась, что отправила меня в услуженье на соседский хутор, а было мне тогда всего пять. – Поднявшись на крыльцо, Мария повернулась и посмотрела на меня сверху вниз. Ее грудь оказалась прямо на уровне моих глаз. – Так что я по ночам почти не сплю, – повторила она и исчезла за дверью.
Я пошел следом за ней и уже занес ногу над порогом, когда из хозяйских комнат до меня донесся голос Томаса. Говорил он громко и немного надменно, – так случалось, если ему во что бы то ни стало хотелось добиться своего. Я подошел к двери и постучался. Хозяин приоткрыл дверь, и позади него я увидел Томаса – в парике, манишке, лучшем, расшитом золотыми нитками жилете и в новом камзоле. Как едко отметил один из друзей Томаса, для этого камзола мерку с профессора сняли совсем недавно.
– А, Петтер, ты здесь! Очень кстати. Не принесешь ли ты мне папку с рекомендациями и верительными грамотами? Этот… трактирщик, – самым оскорбительным тоном заявил Томас, а маленький трактирщик покраснел, но явно приготовился дать отпор, – желает увидеть доказательства моей репутации и добропорядочности. – Взмахнув рукой, Томас отправил меня за документами.
Вскоре я вернулся с папкой, перевязанной двумя красными шелковыми тесемками.
Томас с торжественным видом взял у меня папку, благоговейно развязал тесемки и начал выкладывать перед маленьким трактирщиком документы: на многих из них виднелись внушительные блестящие печати. По мере того как стопка бумаг росла, а Томас без передышки оглашал содержание каждого нового листка, хозяин, казалось, становился все меньше и меньше ростом прямо на моих глазах. Мне захотелось ободряюще хлопнуть его по плечу и объяснить, что на самом деле профессор вовсе не такой. Вот только едва ли трактирщик поверил бы мне.
– …А это грамота из Йенского университета – здесь указано, что я ассистировал профессору математики Эрхарду Вейгелю в его исследованиях для Collegium curiosum[6]. Такой начитанный человек, как вы, господин Хамборк, безусловно, слышал о нем. – Томас указал на забитый книгами шкаф в углу гостиной. – Его книга “Aretologistica” вызвала множество споров. В ней Вейгель предлагает новую систему чисел. Несколько лет назад он нанес визит в Копенгаген – по приглашению прежнего короля. Задачей профессора было сконструировать pancosmus, гигантский глобус звездного неба, на котором все звезды указаны именно так, как они расположены на Всевышних небесах. По этому случаю профессор оказал мне честь и посетил мое скромное жилище, – Томас вытащил следующий документ, – а здесь указано, что я изучал теологию в Копенгагене и получил степень доктора юриспруденции в университете Лейдена, где юридическим факультетом заведует генеральный прокурор Нильс Бенсон, королевский советник по правовым вопросам. Данный документ подтверждает, что я занимаю должность заместителя генерального прокурора и состою при столичном университете в должности профессора философии. Анатомию и медицину я изучал при Флорентийском университете, вот, взгляните. В Париже я обучался астрономии и астрологии, в Амстердаме – философии… Это приказ о моем назначении судьей Королевского Верховного суда, а вот…
– Достаточно. Хватит, – хрипло выдохнул трактирщик, которого, как оказалось, звали фон Хамборк. Однако в его взгляде мне почудилось нечто угрожающее, так что я даже подошел поближе и изготовился к прыжку на случай, если вдруг трактирщику вздумается вцепиться в горло Томасу Бубергу. – Вот ключ. Идите. Делайте все, что посчитаете нужным, но только побыстрее уходите.
Снисходительно улыбнувшись, Томас убрал документы в папку.
– Когда граф сюда приехал? И бывал ли здесь прежде? Кто он такой? Вы его хорошо знали?
Господин Хамборк в отчаянии огляделся по сторонам и, с трудом доковыляв до стула, обессиленно опустился на него. Жена трактирщика не показывалась, и я обеспокоился: неужели она по-прежнему нездорова? Я подошел к небольшому чайному столику и, налив стаканчик горячительного, протянул его трактирщику. Тот посмотрел на меня с признательностью, но во взгляде его сквозило недоумение, будто он и не ждал подобной заботы от того, кто принадлежал “лагерю” профессора. Осушив стакан, он вернул его мне и прокашлялся.
