Особенно его заинтересовали подошвы башмаков. Томас достал веревочку и, измерив длину подошвы от носка до пятки, завязал два узелка. Потом он обыскал карманы умершего, но обнаружил лишь пару шиллингов в жилетном кармашке.
От такого близкого общения с покойником мне стало не по себе, и я отступил назад, предпочитая наблюдать издали, но и тут меня поджидала неожиданность.
В темноте, позади меня кто-то стоял – тихо, не двигаясь, однако я почувствовал чье-то присутствие и медленно повернул голову.
Мария. Она ласково улыбнулась мне и прижалась грудью к моей спине. Она склонилась вперед, и я почувствовал ее дыхание, а потом прошептала, что увидела в окно свет нашего фонаря и решила выяснить, кому и зачем понадобилось разгуливать по двору ночью.
Томас недовольно взглянул на нее через плечо, но ни слова не сказал. Мария, все еще шепотом, сообщила, что она никому ни о чем не расскажет, даже хозяину. Кивнув, Томас продолжал осматривать тело, а девушка не отходила от меня, внимательно наблюдая за профессором.
От Марии пахло луком и салатом, а в сарае, наверное, потеплело, потому что по спине у меня потекли ручейки пота.
Наконец Томас закончил осмотр и, оставив камзол и жилетку валяться рядом, набросил на графское тело мешки и вышел наружу. Прикрыв ворота, я вопросительно посмотрел на профессора. Тот на миг задумался, но затем кивнул – да, придется запереть.
Теперь мне был уже знаком механизм замка, поэтому действовать было проще, правда, руки мои от холода совсем онемели. Я боялся, что, когда мы вернемся в нашу комнату и пальцы согреются, раны на их кончиках тотчас же отзовутся резкой болью.
Огибая угол сарая, Томас на секунду остановился и вытащил веревочку, которой измерял графские ботинки. Я взял фонарь, профессор посмотрел на веревочку и, расстроенно покачав головой, сунул ее обратно в карман, а потом оглядел затоптанное нашими ногами место, где мы обнаружили тело графа.
Возле двери Томас схватил Марию за руку и приложил палец к губам. Зубы у девушки блеснули, она беззвучно засмеялась, кивнула и исчезла в полумраке трактира, направляясь к своей комнате, а мы с Томасом поднялись наверх, чтобы наконец выспаться.
Когда я забрался под одеяло и закрыл глаза, то вспомнил мертвого графа и слова Томаса. И вдруг я понял: здесь, на постоялом дворе, находится сейчас тот, из-за кого граф закоченел до смерти.
Иначе говоря – мы находились под одной крышей с убийцей.
Уснул я не скоро.
Где-то кукарекал петух и мычали коровы, дом наполнился звуками, внизу хлопнула дверь. Под одеялом было уютно и тепло, я чувствовал, что наконец выспался, хотя голова немного побаливала. За окном из серых туч падали густые пушистые хлопья снега. Нет, в такую погоду ехать было нельзя.
Мне приспичило в туалет, поэтому я слез с постели и, вытащив из-под кровати ночной горшок, справил малую нужду.
Постель Томаса оказалась пустой, и, к моему удивлению, парик профессора тоже исчез.
“Парики нужны лишь вшам и блохам – иначе паразитам просто негде будет жить. К тому же, когда ешь, с париков в пищу сыплется пыль, голова от них чешется, да и вообще они лишь мешают”. Томас никогда не питал особых симпатий к этой новой моде и надевал парик лишь в особых случаях. Именно поэтому исчезновение парика меня так удивило.
Быстро одевшись, я захватил наши ночные горшки и спустился вниз. Когда я заглянул в трактир, чтобы забрать плащ и шляпу, то увидел там лишь священника, хотя в камине уже потрескивали дрова. Пастор сидел в углу и сосредоточенно читал Библию. При моем появлении он даже головы не поднял.
Выйдя из трактира, я свернул направо, к хлеву, и опорожнил горшки в компостную яму. Кто-то уже успел расчистить среди глубоких сугробов дорожки. Отойдя подальше, где снег был чистым, я протер снегом лицо, стряхивая сон, и вымыл горшки. Раны на кончиках пальцев побаливали, но уже начали постепенно заживать.
С ведром молока из хлева вышла Мария – она улыбнулась и пожелала мне доброго утра. Девушка выглядела удивительно свежей и отдохнувшей.
– Ты же полночи не спала. Неужели совсем не устала? – спросил я по пути к дому.
