– Если исследования Дюрона, или чьи-либо еще, в области поисков лекарства от старения дадут результаты, то, думаю, смерть в триста или пятьсот лет тоже будет казаться дикой.
– Или в две тысячи.
Роик попытался представить. Некоторые бетанцы и цетагандийцы, как слышал Роик, дотягивают почти до двухсот. Однако качество их здоровья гарантируется генетическим путем еще до зачатия. Обычным живым людям так не поможешь.
– Ну, может, не две тысячи, – возразил милорд. – Тут один шутник, большой любитель цифр, подсчитал как-то, что, если исключить все медицинские причины смерти, человек в среднем все равно доживал бы только до восьмисот стандартных. А потом – неминуемый несчастный случай с летальным исходом. Думаю, смысл такого вывода в том, что кому-то суждено прожить восемнадцать лет, кому-то – в сто раз больше, а конец все равно один. Просто планка немного поднимается.
– Поневоле вспомнишь «отказников».
– И то правда. Если Бог, по их мнению, ждал появления человека на свет миллиарды лет, несколько столетий дополнительной жизни вряд ли имеют для Него какое-то значение. – Милорд погрузился в свои, далекие милордовские мысли. – Люди так много волнуются и переживают по поводу того, что перестанут существовать после смерти. И мало кто хоть на секунду задумывается о том, что не существовал до зачатия. Или вовсе не существовал бы. В конце концов, поторопись соседний сперматозоид, и мы могли бы стать собственными сестрами. И никто бы по нам не всплакнул.
Ну что на такое ответишь? Голова от мыслей расколется, а ответа не будет. Поэтому Роик промолчал. Наконец они проехали мимо провисших цепей ограждения владений секретаря Сьюз.
* * *
Долгие часы ушли на то, чтобы привести внутреннюю температуру тела Лизы Сато из соответствующей глубокому криостазу к просто околонулевой. Майлз отослал Йоханнеса обратно в консульство и, по мере приближения утра, по очереди караулил с Роиком. Милорд подремывал на временно сооруженном топчане в комнате напротив наскоро сооруженной лаборатории Ворона. Дело происходило на третьем этаже приемного покоя для престарелых клиентов. Ворон и Танака также дежурили всю ночь посменно. На рассвете начали проводить решающие процедуры: слив старого криораствора и замена его бесконечным, как показалось Майлзу, потоком искусственной крови. При переливании кожа лежащей ничком на операционном столе меняла цвет от землисто-серого до более жизнерадостного теплого оттенка слоновой кости. Криораствор, булькая, сливался в сточное отверстие.
Будь у них время и надлежащее оборудование, не говоря уже о базовом образце крови пациента, можно было бы вырастить цельную кровь, идентичную «оригинальной». В синтетической, искусственной крови недоставало уникальных лейкоцитов, которые вырабатывает тело пациента. Поэтому после разморозки пациента держат в изоляции, пока костный мозг не начнет заполнять пробелы иммунитета. Майлз, по словам Ворона, проспал всю эту фазу. Но, с другой стороны, его травмы, как хирургические, так и прочие, были несравненно тяжелее. Ако провела всю ночь, убирая и подготавливая помещение-изолятор.
Ворон доводил до безумия своими полувнятными намеками насчет того, когда с пациентом можно будет говорить, зато ясно дал понять, что дети будут первыми посетителями. С этим Майлз спорить не стал, он и сам не придумал бы лучшей мотивации для матери поскорее восстановить здоровье.
Майлзу не терпелось помочь, но, когда они добрались до критической точки в процедуре разморозки, Ворон усадил его на стул подальше и нацепил хирургическую маску-гермоповязку. Край гермоповязки мягко и плотно слился с кожей, а электропоры фильтровали все вплоть до вирусов. Правда, Майлз сразу заподозрил, что Ворон хотел остановить не только возможное распространение микроорганизмов. Поэтому решил прикусить язык и даже не завопил, когда Ворон вдруг пробормотал:
– Что за черт? Не может быть…
– Чего не может быть? – не выдержал Майлз.
Ворон и Танака молча трудились над столом.
– Мозг не обеспечивает латентности электросигнала, – ответил Ворон, как раз когда Майлз начал было повторять свой вопрос громче. – А уже пора бы… Танака. Давайте-ка попробуем старый добрый электрошок.
