Бойкий мужчина вдруг
оказался сидящим между двумя слегка растерявшимися старухами и, барабаня
пальцами по голицынской скатерке, продолжал:
— Главное —
современность и высокий научный уровень. Помните, Арфа Иудовна, тот ваш многодавний
суд-спектакль? Ах, какое дивное, прямо кинжальное время! О, как я тоскую о нем,
товарищи преподаватели! Помните, товарищ Арфа, как Васька Шмонов, он же
обвинитель от народа, кричал на другого Ваську, в Онегина наряженного: «Пил
кровя народные, крепостник недорезанный?!» Ха-ха-ха... Эх, времечко, где ты?..
Только сейчас этак нельзя, не пройдет, хотя я думаю, что в конце представления
можно пустить и такие словечки. Глупо было бы... как-никак, разгневанные совучащиеся
судят своего врага № 1. Однако пока они не знают об этом. А? Что Он — враг-то?!
Да еще №1?! А?.. — Тут из глаз массовика-затейника такое брызнуло, что Магда
Осиповна вздрогнула, и все у нее внутри похолодело. — Да-а, ваше упущение,
товарищи преподаватели, дражайшие мои исторички. Пусть же все узнают это на
вашем представлении. Суд будет точной копией настоящего суда! Обвинительное
заключение, кстати, готово уже, вот, у меня в портфельчике лежит. — Магда
Осиповна испуганно покосилась на портфелище, возлежащий на голицынской
скатерке. — Да, дорогие мои исторички, оперативность — стиль Чертопоказа! И
свидетели придут, ух какие свидетели! Актериков пригласим... Пойдут ли?
Актерики-то? Побегут, побегут, дорогие мои соратницы. Все будет
профессионально, на уроне шик-блеск. Ухон- дакаем поповича. И все будет
искриться, никто не заскучает. Все представление сопровождает музыка. С
перерывами, конечно. Рок-рапсодия— «Циклон-Б». Моего собственного сочинения.
Ага, я и композитор, я вообще на все руки...
— А может быть,
как-нибудь без рока? — робко вставила тут Магда Осиповна.
— А почему, собственно,
без рока? Напрасно вы против рока, замечательная разрушительная ритм-мелодия.
Почему в ваших прекрасных очах столько удивления, товарищ Магда? Да ведь это же
цель музыки — раз-ру-ше-ние! Только об этом не объявлено вслух, потому что
объявить некому. Экстаз от музыки — это ли не разрушение сознания, а?
Замечательно!
— То есть как это,
музыка — разрушение? — немного даже возмущенно спросила Магда Осиповна. — Я
сама, например, музыку люблю.
— Ну и любите себе на
здоровье, — невозмутимо ответил массовик-затейник. — Разве это опровергает то,
что я сказал? Когда вы от «Аппасионаты» или еще чего-то в эдакую, простите,
нирвану впадаете да чуть ли не с ума сходите и словами объяснить не можете, что
с вами происходит, — это ли не разрушение? Вы же растворяетесь в этой нирване,
распадаетесь на невесть что... А? А эти удальцы, что под мой «Циклон-Б» ритмуют...
Да вы гляньте на них! Чудненько, какое разрушение! Какое там сознание — он там,
в своей нирване распадаясь, не в гармонии растворяется, а ему ж загрызть
кого-нибудь охота или в окно улететь. Да здравствует «Циклон-Б»! Разрушать, так
разрушать, как сказал один мой начинающий подчиненный, щелкнув по яблоку над
головой у Ньютона. Шучу...
Что-то страдальческое,
тоскливое, паническое мелькнуло вдруг в глазах хозяйки дома, дрожащий рот ее
приоткрылся в тяжелом вздохе, однако через мгновение взгляд ее вновь окаменел.
А массовик-затейник продолжал:
— О, человек и рожден
для того, чтобы разрушать себя. Мы ж не на профпартсобрании, товарищ Магда,
чего уж... А я бы, кстати, и на собрании столь почтенном об этом объявил. А
что? Правду-матку в глаза надо резать. Ведь было время, а? Помните, товарищ
Арфа, помните кинжальное время, ведь резали, помнится, с папашей вашим,
стреляли, с папашей вашим, контриков всяких. И в подвалах, и на улицах. А
наутро не кто-нибудь, а сами «Известия» аккуратненько их фамилии печатали,
так-де и так, шлепнули, ха-ха-ха. И много еще нашлепаем! А чего ж еще
стесняться-то? Гласность!.. А рок-рапсодия «Циклон-Б», это — у-у! Впрочем, сами
услышите, посрамлен будет Бродяга!.. — И вновь из глазищ массовика-затейника
брызнуло жутью. И вновь вздрогнула товарищ Арфа, но не от буйства глаз
массовика-затейника, буйство сие ей как раз очень понравилось, нет, ей показалось,
что он как-то не так сказал о Бродяге, будто о некоем живом, реальном лице
говорил. И массовик-затейник обратил внимание на ее вздрагивание.
