— Я не могу при свидетелях.
— Мы отвернёмся, — пообещал Бозел. — И не будем подслушивать. Затащи её в какие-нибудь кусты — и вперёд.
— Ей нужен от тебя только секс, — сказал Джек. — Поверь, многие мужчины были бы рады оказаться на твоём месте. Им о таком приходится только мечтать.
— Мы готовы тебе подсказывать, — сказал Бозел. И тут же принялся подсказывать, не дожидаясь согласия Гарри: — Насколько я знаю, половой акт у развитых приматов проходит большей частью в горизонтальном положении, так что первым делом тебе надо сбить её с ног. Потом ты страстно срываешь с неё одежды и покрываешь тело поцелуями, а потом… ха-ха… хррр (неконтролируемый припадок смеха, продолжавшийся около сорока секунд)… ты должен… я не могу… вогнать свой поезд страсти в её тоннель любви (более продолжительный приступ смеха)… а потом смешно дёргаться в течение нескольких минут… А потом отвалиться на бок и захрапеть… или оставить деньги на тумбочке…
— Помолчи, — попросил его стрелок. — Гарри, чем дольше ты будешь стоять, тем труднее тебе будет это сделать. Ожидание, как правило, никому не прибавляет решимости. Иди и сделай это. Я в тебя верю!
Стрелок развернулся и пинками погнал гогочущего Бозела обратно по тропе.
Гарри выполз из кустов через два с половиной часа. Одежды на нём не осталось, а всё тело было исцарапано так, словно сначала его драли дикие кошки, а потом услужливые медсестры лечили его при помощи кактусовых компрессов.
Гарри не мог говорить, он только что-то нечленораздельно мычал, жестами требовал сигарету, рюмочку коньяка и джакузи.
Пойти дальше они смогли только на рассвете.
Отдай мне Камень Правосудия!
Бранд Эмберский
А вот не отдам!
Кореш Эмберский
А мне его единорог подарил!
Рэндом Эмберский
Моя Прелесть! Моя!
Горлум болотный
Под покровом ночи четыре тёмных силуэта проскользнули по улицам стольного города Киева и остановились только у забора княжеской резиденции. Забор был не слишком высоким, и богатыри перебрались через него, построив импровизированную живую лестницу. Последним был Алёша, который в прыжке дотянулся до руки сидящего верхом на заборе Ильи, и Муромец одним рывком перебросил Поповича на другую сторону.
Первый пост охраны они встретили у чёрного входа в главный терем. Муромец вырубил скучающего молодого дружинника апперкотом в челюсть и оттащил за угол здания, куда не доставал свет от факелов.
Реджи, на счету которого числилось уже несколько незаконных проникновений на чужую охраняемую территорию, был абсолютно спокоен. Повидавший виды Муромец тоже не особо переживал, а вот молодые богатыри нервничали.
Князь — это всё-таки князь, и с его чертогами шутки плохи.
У входа в тронный зал охраны не обнаружилось, хотя на памяти богатырей она и должна была иметь место. Сей факт встревожил даже Муромца, но они зашли слишком далеко, чтобы сейчас врубать задний ход. Оставалось надеяться на то, что им просто везёт.
В зале было темно. Шаги гулко звучали в огромном помещении. Двигаясь фактически на ощупь, богатыри достигли середины зала, как вдруг, разом, соблюдая неписаные законы жанра неожиданных подстав, загорелись все факелы и богатыри обнаружили, что они в зале не одни.
Вдоль стен расположилась целая дружина, человек пятьдесят. А рядом с троном, на возвышении, покоящемся на предполагаемом местоположении Кощеевой смерти, стояли спешно вызванный в столицу Никола Кожемяка и боярин Смердищев.
— Всё, как ты и говорил, боярин, — заметил Никола. — Проникновение в княжеские палаты с целью осквернения княжеского же трона как символа нашей государственности. Не понимаю я тебя, Муромец. Дело-то подсудное, и одним условным сроком даже ты фиг отделаешься. Преступление против Родины — расстрельная статья.
Застигнутые врасплох богатыри молчали. Реджи прикидывал шансы. Отбиться было можно, но только при условии, что былинные богатыри готовы убивать дружинников, в чём стрелок сильно сомневался. Особенно после стычки с Николой на купеческом тракте.
Врагов Родины они готовы были рвать зубами, а вот биться со своим братом дружинником — увольте.
— Налицо также преступный сговор, — добавил боярин Смердищев. — А ещё связи с врагом.
