— Но это же логично, — сказал Гарри. — Легче взять меч, который лежит ближе, чем отправляться на поиски зачарованного клинка за тридевять морей.
— А как же время на совершенствование? — ехидно спросил Бозел.
— Пока нет меча, нет и героя, — сказал Гарри. — А волшебники не любят совершенствоваться в одиночку.
— Стадный инстинкт, — констатировал Бозел. — Болезнь всех людей, и волшебники не являются исключением. Меня тошнит от людской тупости, волшебник.
— Просто ты — расист.
— А кто сейчас не расист? Волшебник, ты позволил бы своей дочери выйти замуж за гнома? За маленького, бледного, бородатого типа неопределенного возраста, который умеет только махать киркой в забое своего папочки?
— У меня нет дочери.
— Маг, ты вообще способен рассуждать на отвлечённые темы? У тебя есть воображение?
— Есть.
— Тогда вообрази, что у тебя есть дочь.
— Не могу, — сказал Гарри. — На это моего воображения не хватает.
Бозел в сердцах плюнул на землю.
— Волшебник, ты знаешь много магических и немагических существ, — сказал он. — Слышал ли ты когда-нибудь о женщинах?
— Это что за намёки?
— Ты знаешь, зачем они нужны? Женщины? Ты знаешь, что с ними делать?
— Ну… — По правде говоря, у Гарри был большой пробел в этой части образования. Он слишком много времени посвящал занятию магией.
— Понятно, — вздохнул Бозел. — Стрелок, а ты бы выдал свою дочь замуж за гнома?
— Да.
— Почему? Тебе безразличная судьба твоего ребенка?
— Нет. Но у любого человека должно быть право на выбор. Если моя гипотетическая дочь захочет жить под землей, я её удерживать не стану.
— Ты так говоришь только до тех пор, пока твоя дочь «гипотетическая», — сказал Бозел. — Когда у тебя появится настоящая дочь, ты изменишь своё мнение.
— Может быть, — сказал стрелок, — Только глупцы и мёртвые не меняют своих мнений. Я стараюсь не быть первым, чтобы как можно дольше не стать вторым.
— Философ! — восхитился Бозел.
— Прагматик, — поправил его стрелок.
— Прагматизм — это тупо, — сказал Бозел. — Прагматики выбирают из двух зол и довольствуются тем, что есть.
— Единственное философское течение, которое ты признаёшь, это драконоцентризм, — сказал Джек. — Драконы — пуп мироздания, любимые детища Творца.
— А разве нет? Драконы живут по нескольку тысяч лет, они мудры, благородны и могучи. Они владеют частью Изначального Жара, им покоряются небеса. Никто не может сравниться с драконами.
— А ещё драконы жадны, мелочны и недальновидны, — сказал Джек. — Иначе бы они не стояли на грани вымирания.
— А кто поставил нас на эту грань? Только вы, человеки. До вас ни одна раса не занималась систематическим истреблением драконов. Были, конечно, локальные конфликты с гномами, с орками, с гоблинами, иногда приходилось отбиваться от огров. Но у тех конфликтов были либо территориальные, либо экономические причины, и только люди убивают драконов только из-за расовых разногласий.
— Люди боятся драконов, — сказал Гарри. — Дракон — это огненная смерть, приходящая с небес. Из всех магических существ, среди которых, не скрою, попадаются и более страшные и отталкивающие экземпляры, только драконы могут угрожать существованию человеческой цивилизации. Ибо только драконы могут представлять угрозу целому городу.
— Драконы никогда не нападали на города, — возразил Бозел. — Мы штурмовали отдельные замки, но и только. Города мы не трогали.
— Людям достаточно знать, что вы в состоянии это сделать, чтобы разглядеть в вас угрозу и попытаться нанести превентивный удар, — сказал Гарри. — Ты хоть представляешь, что способен сотворить дракон с городом? Особенно с кварталами бедняков, где большинство построек по-прежнему деревянные?
— Так именно заботы о простом люде, а отнюдь не стремление завладеть нашими сокровищами подвигает рыцарей, живущих в огнеупорных каменных замках, на наше истребление? — уточнил Бозел.
— Существует общая концепция, — признался Гарри, — согласно которой драконы должны быть выбиты с этих земель в течение ближайших трех веков. Но я тебе этого не говорил.
— Гады вы, человеки, — сказал Бозел и надолго замолчал.
Когда стемнело, они разбили лагерь, поужинали и легли спать. На рассвете они пошли дальше.
