— И вы утверждаете, — медленно и как бы не веря в то, что он сейчас скажет, произнес Рован, — что моего брата однажды вовлекли в нечто неприличное и бесчестное?
Ее лицо залила пунцовая краска. Она резко сказала:
— Вы обманули меня, а это непростительно.
— В самом деле? — Его голос был тверд. — Любыми, какие я только могу использовать, средствами, я узнаю, что случилось с Теренсом. Я не могу поверить, что он добровольно участвовал в чем-либо, совершенно противоположном тем выражениям, которые вы сейчас использовали, но если это и так, я должен все знать.
— В конце концов проблема, о которой я только что говорила, с ним ничего общего не имеет…
— Вы хотите сказать…
Она отвернулась от его упорного, испытующего взгляда.
— Я рассказала более чем достаточно, и это не имеет ничего общего с причинами, из-за которых вы приехали сюда. Самое лучшее для вас — обо всем забыть. Забудьте все и уезжайте.
— Слишком легко вы хотите от меня отделаться.
Она отвернулась от него.
— Если вы благоразумны, то послушаете меня.
— Я никогда не был благоразумным. — Он прямо посмотрел ей в глаза.
После этих слов, в которых отчетливо прозвучала решительность, Кэтрин охватила смесь страха и возбуждения. Он не знал, о чем только что говорил. Конечно, как он мог знать? При одной только мысли, что он мог, можно просто сойти с ума. Теренсу никогда прямо не говорили о причине его приглашения в Аркадию. Как же он мог рассказать своему старшему брату? Нет. Никто не знал, кроме нее, служанки и Жиля. Она иногда думала, что Льюис о чем-то догадывался, но не более того. Он не мог оставить без внимания подобные сведения, если бы был в курсе. Он бы сыграл на этом, даже если бы его действия нанесли обиду дяде и грозили его пребыванию в Аркадии, тут уж он ничего с собой не мог поделать.
— Кэтрин, ответь, пожалуйста, на очень важный вопрос.
Оклик исходил от Мюзетты, сидевшей в середине стола напротив своего мужа Брэнтли и слева от Перри.
— Сейчас? — Кэтрин знала, что подобные вопросы обычно обсуждались в гостиной после обеда или на лужайке, или где-нибудь еще, в неформальной обстановке.
— Раз уж мы подняли этот вопрос, то лучшего времени не найти.
Мюзетта вся светилась, в кремовом атласном платье, отделанном светлым кружевом. Прежде чем продолжать, она послала Перри смеющийся взгляд.
— Вопрос такой: что мужчина обязан дать женщине, которой он пообещал свое сердце?
— Любовь, конечно, — ответила почти наугад Кэтрин.
— Да, конечно. И несомненно — неумирающую преданность.
Кэтрин с радостью отвлеклась от своих мыслей. Она такие вопросы называла «упражнениями для ума». Именно так она к ним относилась, хотя была уверена, что для Мюзетты они означали совершенно другое. Ее невестка подобные дебаты рассматривала как еще одну форму флирта.
— А я утверждаю, — сильно покраснев, сказал Перри, — что первичная обязанность — это честь во всех ее формах. Любое проявление уважения и вежливости должно приниматься во внимание, независимо от того, какими мотивами руководствуются люди.
— А я утверждаю, — дерзко засмеялась Мюзетта, сверкнув своими темно-синими глазами, — что необходимо повиноваться желаниям женщины, ведь она всегда находится в большей опасности, она вправе определять направление романа.
Шум всеобщего разговора затих, поскольку присутствующие стали с интересом наблюдать за маленькой драмой, разыгрываемой у них на глазах. Жоржетта, здоровая рыжеволосая девица, сидящая рядом с Льюисом, наклонившись и нашептывая ему что-то, что заставило его заржать, вдруг замолчала. Две пожилые женщины, склонившие друг к другу головы и о чем-то тихонько беседовавшие, стали строго, но с любопытством смотреть на Мюзетту.
Все, казалось, предчувствовали любовную интригу. Кэтрин сомневалась. Мюзетта любила пострелять глазками, любила флирт, но в то же время заботилась о соблюдении приличий. Иногда Кэтрин казалось, что ее невестка вела себя так, словно желая наказать своего мужа за безразличие к ней.
— То, о чем вы оба говорите, разумно, — говорила Кэтрин, наклонив голову в раздумье. — А я бы сказала, что величайший долг мужчины перед женщиной в такой ситуации — защитить ее физически и морально.
