Время от времени в комнату входил Юрий Нагибин, плотный, среднего роста, с благородной сединой в волосах и с трубкой во рту. Он проходил через всю комнату взять зажигалку с маленького столика в дальнем углу, щелкал ею, раскуривал трубку и, попыхивая, красиво шел обратно, оставив зажигалку на столике, чтобы снова картинно вернуться.
По сути дела, он, участник войны, ветеран, известный писатель, был тут главный герой. А она - его главная героиня. Великолепная Белла Ахмадулина входила тогда в моду литературного мира. Оба они были ослепительными представителями московского литературного салона. На их фоне наши поэты выглядели явно с провинциальным налетом.
Впоследствии Нагибин говорил: "Я ездил тогда с Беллой".
Белла читала стихотворения сливочно-волнующим голосом. Пышная фигура, голос, - все притягивало взгляды. В романсовых стихотворениях чувствовалось стремление оторваться от банального "я тебя, а ты меня", но насколько решительным был отрыв, я не знаю. Мне тогда казалось, что литература должна быть глубже, мысль проще и отчетливее...
Мне нравились рассказы Нагибина, они буквально обволакивали бархатистой чувственностью фраз.
Евгений Калмановский (наш друг, писатель, критик, театровед) говорил со знанием дела о творчестве Нагибина: "Как писатель он хорошо начинал. "Зимний дуб", "Комаров" - неплохая литература. Но потом вдруг закрасивел".
Никто не знает, что НАДО капризной даме литературе в очередной момент: получит свое, проглотит - и снова давай-давай. Что ни делай - все мало!
Известно, на рассказах много не заработаешь. А Юрий Маркович любил жить широко и справно: квартира - что надо, дача - так с амурным фонтаном в саду, машина последней марки с наемным шофером. И жен у него перебывало немало. Все надо было как следует содержать. Зарабатывал он, конечно, не книгами, а сценариями, которые сразу делались лучшими советскими фильмами. Я вижу в этой деловитости особое мужское достоинство. А рассказы с нагибинским чувственным колоритом мне нравятся и сейчас.
14
Один энергичный читатель меня учил:
- Я знаю четырех достойных рассказчиков, вернее, для меня существуют: Чехов, Олеша, Шукшин и Голявкин!
- Великолепная четверка! Но почему так короток список?
- Я же сказал: для меня существуют...
- Я бы ваш список пополнила...
Но читателя позвали, он пошел дальше, а я не успела подобрать нужных слов, чтобы остановить его и продолжить разговор. Он был из другого, более молодого поколения, потому категоричен...
Про Чехова давно все известно. К нам в гости он не придет. С Олешей мы дружили, гуляли по Москве, разговаривали, остались надписи на книгах.
- Давайте, Виктор, напишем что-нибудь вместе с вами, заключим договор, получим аванс... - мечтательно говорил Юрий Карлович.
А в издательствах отвечали:
- С вами договор - пожалуйста. Но не с Олешей. Он со всеми заключает договоры, но от него не дождешься рукописи.
В таком случае хочется сказать фразой из Олеши: "Идите, покушайте синих груш!"
Рассказ Голявкина "Петлянье", между прочим, навеян встречами с Олешей и посвящен ему.
Что касается Шукшина - он в братстве рассказчиков всегда присутствует незримо, мы с ним не встречались, но его "Характеры" были нашим семейным чтением...
15
В момент благостного расположения духа Голявкин однажды обзавелся приличной посудой - купил в лучшем антикварном магазине дюжину тарелок старинного английского веджвудского фаянса с рисунками синим кобальтом британских пейзажей, аристократических замков и трудолюбивых поселян.
Наше хозяйство мы начинали с нуля. Моим приданым была одна сковородка и половник. Лишняя посуда требовала соответственного комода и ухода, а нам всегда некогда было заниматься бытом.
Неожиданный шарм поселился в нашей купчинской малогабаритной кухне с веджвудскими тарелками. Судя по невероятному поступку, можно было надеяться, что мой муж вступает наконец в пору зрелости: налицо желание уюта, хлебосольного семейного стола и красивых вещей.
Но Шукшин нарушил нам всю идиллию. Пришло сообщение о его безвременной смерти.
Голявкина сильно ударила потеря литературного собрата, из глаз его сразу полились горькие слезы - настолько неожиданно для меня, что я растерялась. Он не был знаком с Шукшиным, никогда не встречался, не выпивал с ним, не переписывался. Откуда такая боль?
