Мэтью просиял:
– Ну, тогда у нас все не так уж и плохо. Вы не собираетесь ли, к примеру, на баскетбольный матч после обеда?
– Конечно. – Челси посмотрела на Донну. – А ты?
Донна хотела ответить, что она только заглянет на баскетбольную площадку, а затем будет занята подготовкой традиционного ужина с жареным мясом в городском сквере. Но она не хотела разговаривать с Челси в присутствии Мэтью. Он обязательно сказал бы что-нибудь гадкое в адрес ее голоса. Не дождавшись ответа, Челси посмотрела на Мэтью.
– Рад буду проводить вас туда, – сказал он. – Я видел, вы наблюдали парад в одиночестве. Вы не должны избегать нашего общества. Правда, некоторым вы здесь не по душе, но если вы будете со мной, то все будет в порядке. Как насчет того, чтобы я был вашим комментатором? Вы ведь никого у нас не знаете. Будете путать игроков, а я могу вам рассказать, кто за кого играет, у меня о каждом есть… ну, скажем, небольшая история. Ну вы знаете, что я хочу сказать.
Донна знала, что он имел в виду. Мэтью любил обливать грязью всех, кто хоть в чем-то превосходил его. Когда речь шла о баскетболе, к которому у него не было никакого интереса, а точнее – способностей, он переполнялся желчью.
Челси, слава Богу, отказалась.
– Я планировала прогуляться, посмотреть на художественную выставку-распродажу. Видите ли, я люблю двигаться, и мне трудно усидеть на одном месте.
– Это замечательно, – глубокомысленно заметил Мэтью, понимающе кивая. – Я и сам такой. У нас и правда есть что посмотреть в городе Четвертого июля, но давайте договоримся, что если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, то вы без обиняков обратитесь ко мне.
Отдав салют одним пальцем, он подмигнул Челси и ушел, не удостоив Донну даже взглядом.
Челси ходила по городскому скверу, рассматривая изделия ручной работы местных умельцев. Особенно ей нравились декоративные свечи, настенные коврики из чистой шерсти и вырезанные из дерева сувениры. Самыми же примечательными оказались стеганые одеяла, сделанные, несомненно, в Швейной Гильдии. Одно из них, огромное, сшитое из полос, выполненных разными женщинами, даже собирались отправлять в Вашингтон на выставку "Возвращаясь к американским истокам". Одеяла поменьше предлагались к продаже. Челси влюбилась в самое маленькое одеяльце, которое как раз подошло бы для детской кроватки. Подумав, она предпочла купить два одеяла побольше, чтобы повесить их в гостиной своего нового дома, в котором еще не чувствовалось теплоты и уюта.
Решив, что заберет одеяла попозже, Челси направилась дальше. Встречая в толпе знакомое лицо, она улыбалась и радовалась, когда ей улыбались в ответ. Это было так важно для нее сейчас, когда ее мучило одиночество и она просыпалась среди ночи от страха и холода. Она знала, что во многом виновата беременность, которая обострила все ее чувства. Она никогда прежде не была матерью, и обычная уверенность в себе покинула ее, уступив место нервозности и постоянному беспокойству. Она хотела бы выговориться кому-нибудь, почувствовать дружескую поддержку и понимание, но Сидра была далеко, а по телефону всего не скажешь. Кроме того, Сидра никогда не была беременной.
Челси подумала о Донне. Ее сын Джози был очаровательным мальчиком и по характеру, бесспорно, больше походил на свою мать, чем на отца. Хамское отношение Мэтью к Донне производило отталкивающее впечатление. Всякий раз во время разговора с ним у Челси возникало чувство неприязни.
С Джаддом все было иначе. Рядом с ним она терялась, и у нее по-прежнему начинало учащенно биться сердце, но самое страшное, что Джадд наверняка знал об этом. Его взгляд гипнотизировал Челси. Он ясно давал понять, что она ему нравится. Нравится наперекор его собственному желанию.
Челси загадочно улыбнулась.
Вздохнув, она опустила пониже поля своей шляпы, закрывая лицо от палящего солнца, и подошла к палатке с изделиями из овечьей кожи. Ей приглянулись домашние тапочки. Уже ощутив на себе прохладу летних ночей в Норвич Нотче, Челси содрогнулась при мысли о зиме.
– Это ты их сделал? – спросила она мальчика, стоявшего за прилавком.
