– О твоем амбаре?
– Ну, для начала можно и о нем.
– Как тебя понимать? Почему это – для начала? О чем нам еще говорить?!
– По-моему, у нас с тобой всегда находятся темы для разговора.
– После которого один из нас спешно отваливает.
– И им всегда оказываешься ты. Поэтому я и приехала к тебе. Ведь не убежишь же ты из собственного дома!
– Хочешь пари?
– Да брось ты, Хантер! Мне очень одиноко, и я хочу поговорить с тобой. Может, ты сядешь наконец?
Он взглянул на наушники и после минутного колебания выключил стереопроигрыватель, затем прошел в тот угол комнаты, где помещалась кухонная утварь, и открыл холодильник.
– Хочешь пива?
– Не теперь. Месяца эдак через четыре. А чай у тебя есть?
– Только пиво. И еще апельсиновый сок.
– Мне, пожалуйста, сок.
Он подал ей высокий стакан, наполненный соком, и, держа бутылку с пивом за горлышко, опустился на пол у печи. Подкинув в огонь полено, он произнес:
– Я не поджигал твой амбар. Мне по-прежнему кажется, что из него могла бы получиться великолепная рабочая студия!
Они спорили об этом, когда Хантер руководил ремонтом Болдербрука, но Челси все же настояла на том, чтобы превратить в кабинет одну из бывших спален. Она хотела иметь возможность работать ночами, и ей вовсе не улыбалось в каждом подобном случае идти через обширный двор. Но Хантера явно привлекала величина помещения. Теперь, зная, что в детстве он страдал от тесноты, Челси поняла, почему он тогда так загорелся идеей использования амбара под студию.
– А как ты думаешь, кто мог это сделать?
– Понятия не имею, – и он помешал в печи кочергой.
– А ты не считаешь, что амбар загорелся сам?
– Это могло произойти только во время дикой жары, в сухую погоду, да и то лишь если бы в него угодила молния.
Челси вздохнула. То же самое и почти теми же словами говорил ей Джадд.
– Нолан изо всех сил старается найти хоть какую-нибудь зацепку в этом деле, но все без толку.
Ловко орудуя кочергой, он наконец сложил горящие поленья стопкой и добавил к ним еще одно, вынув его из стоявшей поблизости корзины.
– Все, что для этого требовалось – немного бензина и спички. Амбар-то был ветхий.
Верхнее полено сразу же начало тлеть, вокруг него закурился легкий дымок.
– Многие в городе уверены, что это твоих рук дело.
– Может, у них есть для этого основания.
– Из-за предыдущих поджогов?
Он сделал большой глоток из своей бутылки и, поднявшись на ноги, некоторое время любовался сложенным из поленьев костром. Наконец, не оборачиваясь к Челси, он ровным голосом произнес:
– Нет. Не из-за них. К ним я тоже не имею никакого отношения. Но однажды я все же поджег кое-что. Это было давно. – Он снова умолк, все так же глядя на огонь, пока одно из поленьев не треснуло пополам. Раздавшийся при этом громкий щелчок словно пробудил его от задумчивости. Он уселся на стул, стоявший между кушеткой и очагом, сделал еще один глоток из бутылки и, глядя на Челси в упор, бесстрастно проговорил:
– Мне было тогда девять лет, и меня мучили ночные кошмары. Я надеялся, что они прекратятся, если я сожгу ее.
Челси глотнула.
– Сожжешь ее?!
– Лачугу, в которой я родился. – Взор его был по-прежнему обращен к ней, но глаза смотрели куда-то вдаль, в глубины прошлого. – И где провел первые пять лет своей жизни. Уходя, она всегда запирала меня и строго наказывала, что мне надо молчать и ничем не обнаруживать своего присутствия. Что если я издам хоть один звук до того, как она откроет дверь, меня тут же съедят заживо.
– Боже мой! – вскричала Челси. Она вспомнила сказку о Красной Шапочке, которую в детстве читала ей Эбби. Как она тогда боялась злого волка, боялась быть съеденной им подобно героиням сказки! Но Эбби заверила ее, что в жизни такого не бывает, и она, поверив ей, успокоилась. – Но зачем она это делала?
– Она боялась, что если во время ее отсутствия к нашей лачуге кто-то подойдет и услышит мой голос, то обо мне узнает весь Норвич Нотч. Ведь я был ее тайной. О моем существовании никто не подозревал. И она очень не хотела, чтобы ее тайну раскрыли.
– Но почему?
– Она опасалась, что меня у нее отнимут. Я был для нее всем. Она говорила, что любит меня. Без меня ее собственная жизнь потеряла бы всякий смысл. А кроме того она очень гордилась тем, что обманула весь город. Ведь они-то думали, что меня сразу же после рождения усыновила какая-то семья!
