— Нет, мадемуазель Локита всегда отправляется вместе с одной женщиной, которая за ней присматривает.
— Как зовут эту мадам?
Смотритель с минуту подумал, а потом неумело произнес по слогам:
— Ан-дер-сон.
— Имя английское! — воскликнул князь. — Не так ли, Хьюго?
— Очень похоже, — согласился лорд Марстон.
— Теперь послушайте-ка меня. Я хочу увидеть мадемуазель Локиту. Если я оставлю здесь записку, могу я быть уверенным в том, что завтра она ее получит?
— Я передам ее мадам Андерсон, — с некоторым колебанием отвечал смотритель.
— Эта записка для мадемуазель Локиты!
Служитель снова пожал плечами:
— За всем присматривает мадам Андерсон. Говорю вам, месье, малышка вообще не разговаривает. Она молча проходит в свою гримерную, молча выходит на сцену и молча уходит из театра.
— Я этому не верю! — раздраженно бросил князь, когда они с лордом Марстоном отъезжали восвояси.
— Эту фразу говорило уже великое множество людей. Что ж, тебе остается во всем убедиться самому.
— Я должен с ней встретиться!
— Сомневаюсь, что у тебя это выйдет, но стоит попробовать. В любом случае ты должен согласиться: она — что-то уникальное!
— Еще бы нет! Уникальное, первозданное, сенсационное!.. Однако не слишком ли далеко я зашел?
Лорд Марстон расхохотался:
— Могу тебе сообщить куда. Ты подавлен, разочарован и между тем — надеюсь, ты не станешь с этим спорить, Иван — выше всякой меры заинтригован!
— Да, конечно, — согласился князь. — Но уверяю тебя, Хьюго, это еще не конец. Я намерен взяться за дело всерьез: ничто и никто не сможет мне помешать познакомиться с Локитой.
Лорд Марстон откинулся на спинку сиденья и вновь расхохотался:
— Обожаю наблюдать за тем, как ты выслеживаешь жертву и ставишь ей силки, Иван, да только на сей раз сдается мне, — хотя, быть может, я и не прав, — что проохотишься ты впустую.
— Гром и молния! — закричал князь. — Если бы такое сказал мне кто-то другой, я бы назвал этого человека лжецом, но коль скоро в деле замешан ты, Хьюго, то это уже вызов! Сколько готов ты поставить на то, что я проиграю там, где остались ни с чем другие мужчины?
Лорд Марстон на минуту задумался:
— Я не хочу заключать с тобой денежное пари, Иван. Для тебя это все равно ничего не будет стоить. Но вот есть у меня новенький гунтер серой масти, я не видел ему равных. У него, разумеется, арабская родословная, но такое совершенство из него сотворила блестящая выездка.
— Итак? — с улыбкой спросил князь.
Выговаривая медленно каждое слово, лорд Марстон произнес:
— Я поставлю своего Зимородка против одного из твоих отборных жеребцов.
— Идет! Если мы завтра решим покататься верхом, ты увидишь, что из себя представляет Сулиман. Это — роскошное животное, и стоил он мне больше, чем любая другая лошадь в моей жизни. И что важно, я не собираюсь с ним расставаться!
— С наслаждением буду ездить на нем по Роттен-Роу, — без тени сомнения произнес лорд Марстон.
— А я уже предвкушаю, как Локита взглянет на Зимородка! — парировал князь.
На сей раз расхохотались оба.
— Она не англичанка, — сказал князь, — какой бы народности ни была ее дуэнья! Ручаюсь головой, что это так.
— Здесь я с тобой согласен, — ответил лорд Марстон. — Хотя волосы у нее золотистые.
— Зато темные глаза. Странно, что при темных глазах у нее такого отлива волосы, однако могу поклясться, что они естественного цвета.
— Определенно это так, — согласился лорд Марстон.
— Но где она могла научиться так танцевать? Не представляю, где может существовать школа, в которой учили бы такому балету.
— Ты задаешь вопрос, который мусолит каждая парижская газета. Они едва ли не слагают ей оды, и при этом до сей поры ни одному, даже самому пронырливому, репортеру буквально ничего не удалось о ней вызнать достоверного, так чтобы сослаться на кого-то лично.
Лорд Марстон помолчал и медленно добавил:
— Никто не знает, откуда она родом, где живет, на каком языке говорит. О ней никто ничего не знает!
— Непостижимо! — воскликнул князь. — Невозможно поверить, когда такое говорят тебе про балерину!
— Я сам не могу с этим примириться. Четыре раза я видел Локиту на сцене — и каждый раз уходил, потрясенный тем, что в этом извращеннейшем из городов, где правит бал искусственность, может найтись что-то столь изначально неподдельное, что кажется, будто ты внимаешь ей не глазами, но сердцем.
