Взяв ее руку, он покрывал поцелуями ее пальцы и ладонь.
— Я люблю тебя! Люблю тебя! Мне нужно будет научить тебя русскому, любовь моя, ведь ни в английском, ни во французском не найдется слов, которые бы донесли до тебя силу моей любви.
— Я немного говорю по-русски, — улыбнулась Локита, — я могу объясняться с Сержем, но очень многих слов я, конечно, не знаю, и ты меня обязательно им научишь.
— Я очень многому могу научить тебя, столь многому, мой бесценный цветочек, что на это не хватит отпущенного нам века. Но все будет начинаться с любви и заканчиваться любовью.
Он собрался было вновь поцеловать ее, но внезапно остановился:
— Я знаю, что мы будем делать. Мне кажется, если мисс Андерсон станет хуже, ты не захочешь отлучаться за границу.
— Ты такой… добрый и чуткий, — проговорила Локита, — и она в самом деле так серьезно больна… что я боюсь…
Больше вымолвить она не смогла ни слова. Руки князя нежным повелением заставили ее замолчать.
— Я буду беречь тебя так же, как раньше это делала она. И быть может, когда-то нам откроются все твои тайны…
— И тайна моего происхождения? — спросила Локита.
— Ты ведь очень загадочная особа, — с улыбкой произнес князь.
— Мне кажется, Энди решила все доверить бумаге. С первого дня нашего появления в Англии, стоит ей почувствовать себя лучше, она исписывает десятки страниц. Прочитать их невозможно: она запирает их на ключ в комоде.
— В таком случае нам нет смысла о них беспокоиться, — убежденно заявил князь. — Мне остается лишь думать о тебе, спрашивать, счастлива ли ты и любишь ли меня.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Люблю сильнее, чем умею это выразить словами.
— Тогда расскажи мне об этом своими губками, — прошептал князь и прильнул к ее устам.
Локита, выйдя в сопровождении князя из столовой, последовала за ним в гостиную. В комнате, подобной этой, ей еще не доводилось бывать.
Утопая в цветах, она благоухала ароматами столь изысканного и нежного свойства, что и эти цветы, и эти запахи Локита уже не могла отделить от своей любви.
Слуга принес графин с бренди и поставил на небольшой столик.
— У вашего высочества есть еще какие-нибудь пожелания?
— Нет, это все.
Лакей поклонился и покинул комнату.
Локита, которая любовалась вазой с цветами, повернулась к князю.
— Подойди сюда! — попросил он.
И будто она только ждала приглашения, легкой, воздушной поступью, словно бы не касаясь ковра, она подбежала к нему.
Он приблизил ее к себе, но не поцеловал, а лишь внимательно всмотрелся в ее лицо:
— Как может быть так красиво, так совершенно земное существо? Я и сейчас не могу поверить, что на самом деле вижу тебя перед собой, что это не прихоть моего воображения.
Локита радостно рассмеялась:
— Это не прихоть воображения… я перед тобой… и я — твоя жена. Я и не предполагала, когда впервые увидела тебя… что буду носить на пальце твое кольцо…
— Ты скрывалась от меня, ты растворилась в тени, как привыкла делать и прежде, но теперь, моя бесценная крохотная орхидея, ты уже не сможешь убежать от меня.
— А ты думаешь… мне этого когда-то захочется? — Голос ее дрогнул от страсти, комком подступившей к горлу.
Он прильнул к ее бледному плечу, потом покрыл поцелуями шею.
Дрожь возбуждения, пронзившая ее тело, передалась и ему. Властным порывом уста их устремились навстречу. Поцелуй был страстным, пламенным.
Затем, не прерывая поцелуя, он приподнял ее и опустился вместе с ней в большое, уютное кресло, покачивая ее, словно дитя, из стороны в сторону.
— Когда я увидела тебя в первый раз, мне захотелось, чтобы ты именно так взял меня и посадил к себе на колени, — призналась она еле слышно.
Она прижалась щекой к его плечу. То был знак глубокой привязанности.
— В ту ночь, после ужина, когда ты спас нас из рук бандитов, мне захотелось, чтобы ты поцеловал меня, — шепнула она.
— Уж не думаешь ли ты, что я этого не хотел? — спросил князь. — Никогда в жизни я не был способен на подобные чудеса выдержки.
— Но почему же ты… этого не сделал?
— Потому что боялся испугать тебя, моя звездочка. Я знал, что ты моя, что сердца наши бьются в унисон, что мы одно целое… И однако ж, я видел, как ты юна и невинна.
