И первое, что она увидела спросонья, был князь, спешивший к ее креслу.
— Полагаю, теперь вы в полной безопасности и можете быть спокойны за свое возвращение, — произнес он в той непринужденной, щегольской манере, которая так очаровала мисс Андерсон во время ужина.
— Мы уезжаем сию секунду.
Казалось, она так и не сумела понять, что задремала. Веки ее то и дело смежались, словно придавленные какой-то тяжестью. Она принялась суетливыми движениями разглаживать платье.
— Чтобы исключить любую возможность риска, я сам отвезу вас домой.
— В этом нет необходимости, ваше высочество, — отозвалась мисс Андерсон, однако то было лишь формальное возражение, а не безоговорочный протест.
— Я убежден, что такая необходимость есть. Невозможно допустить даже малую вероятность того, чтобы вы подвергли себя опасности подобной той, что нависла над вами сегодня. — И он взял со стула бархатную накидку Локиты.
Когда он подавал ее, руки его на мгновение коснулись ее плеч, и она вновь задрожала.
Ей показалось, хотя она не могла бы за это поручиться, что он даже поцеловал ее волосы.
Следуя за Энди, она покинула гостиную и оказалась в необъятной мраморной зале, в которой наготове стояли с десяток лакеев, облаченных в ливреи с золотыми галунами.
Один из слуг передал князю шляпу, а другой — перчатки для верховой езды. Пройдя через внушительные ворота, они спустились по мраморным ступенькам.
На подъездной аллее вблизи дома их ожидали два экипажа.
Один, полностью закрытый, был запряжен двумя лошадьми, другой же представлял собой фаэтон, в упряжи которого была четверка.
Князь взглянул на Локиту с улыбкой:
— Который из них вам по душе?
— Меня еще никогда не везли четыре лошади, — призналась она.
— Что ж, тогда это будет еще одно открытие…
Поймав его взгляд, она поняла, что счет этим открытиям он ведет с того, которое уже совершилось сегодняшним вечером.
В фаэтоне нашлось место всем троим. Чтобы уберечь их от ночной прохлады, слуги накинули им на колени покрывало из горностаевого меха.
Затем, управляясь с лошадьми с такой изумительной сноровкой, какую Локите доселе видеть не приходилось, князь вывел фаэтон к Елисейским полям.
Экипаж летел со скоростью ветра, и Локите мерещилось, будто она несется по небу в фаэтоне, которым правит сам Аполлон.
Для нее и впрямь князь теперь был окутан, подобно Аполлону, таинственным, неземным сиянием.
Она знала, что он принес в ее жизнь этот волшебный и радостный свет. И если ей суждено утратить его, жизнь затеряется в непроглядной мгле.
Выйдя из экипажа, лорд Марстон с облегчением зевнул, припоминая подробности прошедшего вечера.
Он всегда недолюбливал эти задушевные приемы, которые вынужден был посещать в Тюильри.
Старинный дворец Екатерины Медичи в течение трех столетий служил обиталищем для французских государей.
Когда же настал черед Второй империи, императору понадобилось окружить себя сонмом придворных.
Он воссоздал помпу и обрядовость империи своего дядюшки, и, поскольку век был жизнерадостный и бурный, двор его, которому суждено было стать последним в истории монархии, утопал в роскоши и изобилии.
Но вопреки всей пышности и блеску, вино и яства, украшавшие императорский стол, были довольно посредственны, о чем сохранилось воспоминание одного из гостей:
«Кухня же была простовата, обильна и немного старомодна на манер благопристойного отеля».
Отведав творений неподражаемых поваров княжеского дома, вкусив снеди со стола британского посольства, лорд Марстон был разочарован угощением в той же мере, что и обществом.
Убранство залы было пышно-театральным; дамы в прекрасных вечерних туалетах слепили взор драгоценностями; сопровождавшие их мужчины явились во фраках и орденах; всеобщее внимание снискал паж императрицы Евгении, нубиец Искандер.
В своих покрытых золотым шитьем туалетах он, казалось, сошел с полотен мастеров XVIII столетия.
При такой оснастке, рассудил лорд Марстон, было совсем нетрудно завязать интересную беседу. Но императрица осталась к ней безучастной, а император хотя и пытался направлять обмен мнениями, делал это без особого успеха.
Ввиду присутствия слуг вне обсуждения оказалась политика и другие деликатные материи; разговоры же об искусстве и литературе были тогда не в моде у знати, исключением служил разве что салон принцессы Матильды; впрочем, при любой ситуации собравшиеся бы не смогли похвалиться тонкими познаниями в этой области.
