Я начал тихонько дрожать.
– Должно быть, снится, – трепещущим голосом ответил я.
Мы переглянулись. В первый раз в жизни мне стало страшно от того, что я посмотрел ему в глаза.
– Глаза ли это? – пронеслось у меня с ужасом.
Я внезапно почувствовал, что мы стали чужими, далёкими…
– Брат? Что такое брат?
Ледяные струи поползли по моему телу. У меня завертелось в голове.
– О чём я думаю, зачем я это думаю? – упрекнул я себя, – ведь это Коля, Коля! Что такое Коля? А, может быть, мне всё это снится. Где это я теперь?
Я вздохнул и оглянулся. Коля уже намылил лицо и руки, и там, где были его глаза, лежали большие комки белой пены.
Я сделал умоляющий жест и как-то весь сжался.
– Это ты, Коля? – тихо спросил я. – Не будем говорить об этом, – прибавил я сейчас же.
– Не будем, – равнодушно ответил он.
Стало как-то очень скучно в комнате, и плеск воды раздражал, как будто кто-то царапал тело в одном месте не переставая. Мы молча докончили умывание и пошли в столовую. Там было темновато от полузакрытых ставней. Коля ещё раз спросил:
– Мама, живём ли мы, или это только сон, гадкий сон?
– Что это за глупые вопросы, Коля; вот, возьми яйцо.
– Это яйцо?
Он внимательно осмотрел его, точно впервые увидел; долго вертел в руках и, наконец, лениво разбил.
– Как будто яйцо, – тихо произнёс он, – а может быть его совсем и нет.
Он задумался и молча ел. Я осмотрел свой хлеб, попробовал его и спросил:
– Бабушка, это хлеб? Что такое хлеб?
Здесь я не так боялся и мне было легко.
– Да что это с ними сегодня?! – рассердилась мать. – Ешьте скорее. У Маши постирушка, и ей нужно дать прибрать.
Мы начали есть. Молча, без шума, без крика прошёл завтрак. Мать не могла надивиться нашей сдержанности.
– Вот такими, – произнесла она, обращаясь к бабушке, – я их обожаю. Как приятно, когда завтрак проходит без огорчений.
Мы не дослушали конца её рассуждений и отправились в свою комнату. Там Коля улёгся на кровати, а я сел у окна и стал смотреть на двор. На скале уже никого не было.
– Никого нет на скале, – с сожалением произнёс я.
– Я так и знал, – ответил Коля, – но мы пойдём к нему. Только бы мама об этом не узнала.
Потом мы молчали долго, всё думая о том же.
– Удивительно?! – произнёс, наконец Коля.
Я живо обернулся и сейчас же пересел к нему.
– Что ты, Павлуша, думаешь о нём?
– Мне жаль, что Стёпа его ударил.
– Нет, не то, – с нетерпением оборвал он меня, – живём ли мы, или это нам кажется, а мы спим. Что такое жизнь, Павка?
Я не мог сразу ответить на этот вопрос, молчал и думал.
– Жизнь, – сказал, наконец, я, – жизнь это… жизнь. Как странно, Коля, что мы никогда об этом не думали…
– Я бы у учителя спросил, – отозвался он, – но наверное и тот не знает. Странный Мальчик умнее всех их. Учитель интересуется, выучил ли я басню, решил ли я задачу. Задача? За-да-ча, – повторил он раздельно, – разве это имеет какой-нибудь смысл? Но ведь тогда и учителя нет, и если он мне является во сне, то только, чтобы спросить или объяснить задачу. Как же человек, который мне снится, может знать, что такое жизнь?
– Мне страшно, Коля, – дрожа выговорил я, хватаясь по обыкновению за него.
Он каким-то странным взглядом смерил меня и вдруг засмеялся:
– Но ведь и ты, Павлуша, сон мой; почему же мне жалеть, что ты боишься.
– Коля, перестань, я боюсь! говорю тебе, мне страшно. Всё это неправда. Ты Коля, а я твой брат и папа наш, а другое, может быть, и сон. Но мы, мы не во сне, мы на самом деле. Не говори больше, Коленька. Вот я держу тебя за руку. Ты чувствуешь, что я держу её. Нельзя много думать. Странный Мальчик нас обманул. Ах, зачем мы его слушали, – вырвалось у меня с тоской.
– А что, – вдруг произнёс Коля, следя за своей мыслью, – а что если и Странный Мальчик наш сон? Что Павлуша? Как ты думаешь? Вот так ловко вышло!
Он засмеялся успокоенным смехом, и я с радостью в душе, но со слезами на глазах, стал улыбаться.
– Значит, – решил Коля, – так. Его нет – он наш сон, и рассказал он нам, что нас нет, а мы ему снимся. Что… Я ничего уже не понимаю…
Он внезапно перестал смеяться и замолчал. Также внезапно он прижался ко мне и тихо шепнул:
