К приходу мамы она вымылась и заштопала халатик.
Но Любовь Юрьевна увидела с ужасом багровое пятно под ее глазом, а потом материнским чутьем поняла и причину замеченного ею шва на халатике. Еле удерживаясь от истерики, она стала спрашивать дочь.
Женечка не умела от нее ничего скрывать и все рассказала.
Любовь Юрьевна пошла к родителям Николая, людям, между прочим, приличным, тоже полиграфистам (этот дом вообще был, как когда-то называли, ведомственный, построенный полиграфическим комбинатом для своих сотрудников), которых она в свое время жалела, когда их сын из-за пьяной драки сел в тюрьму.
Николай спал хмельным сном, а родители, выслушав Любовь Юрьевну, не знали, что молвить. С одной стороны, они, как приличные люди, понимали, что их сын сделал подлое дело, с другой стороны, как мать и отец, они хотели спасти свое дитя от тюрьмы, чтобы он остался с ними и продолжал их мучить.
И отец Николая сказал с непривычной для себя жесткостью:
— Сучка не захочет — кобель не вскочит!
А мать подошла к вопросу не теоретически, как он, а практически:
— Дочка ваша, Любовь, извините, Юрьевна, сами же сказали, и пила с Колей, и курила.
— Я сказала, что он заставил!
— Кто не хочет, того не заставишь! Я вот когда не хочу, сроду не выпью! — сказал отец Николая, который в самом деле не хотел на работе, а хотел только дома вечером, выпивая в течение его по две бутылки портвейна в свое скромное удовольствие. Пьяниц же и алкоголиков он презирал.
— Значит вы так? — спросила Любовь Юрьевна, в очередной раз получив подтверждение о предательстве людей.
— А как еще? — удивились мать с отцом. — Небось к другой он не пошел, он к вашей пошел!
— Ладно! — сказала Любовь Юрьевна и в тот же вечер поехала к троюродному племяннику-адвокату.
Тот выслушал и сказал:
— Учитывая его рецидивизм, тетя Люба, ему светит полная катушка в виде не меньше десяти лет строгого режима. Вспомним также, что Женечка несовершеннолетняя, отчего факт изнасилования принимает особо злостный характер, а также нанесение телесных повреждений, а также спаивание несовершеннолетней, что тоже является уголовно наказуемым деянием. Пути для вас два. Первый: подать заявление на возбуждение уголовного дела и потом судить его. Его посадят, вы получите моральное удовлетворение и больше ничего. Второй: все равно подать заявление, обязательно срочно обследовать Женечку, чтобы была справка, завести уголовное дело, но потом заявление забрать, если родители насильника заплатят вам деньги. И хорошие деньги! Они вас на пять лет вперед обеспечат, поверьте моему опыту.
— Какие деньги, Олег, о чем ты? — возмутилась Любовь Юрьевна. — Его расстрелять надо!
— Можно и расстрелять, — согласился Олег. — Но, повторяю, вы не будете иметь от этого ничего, кроме морального удовлетворения. Впрочем, подавайте заявление в любом случае, они и без моих советов вам деньги принесут.
Мать поехала обратно домой, чтобы взять дочь и поехать на срочное обследование, а потом в милицию подавать заявление.
И тут тихая нестроптивая Женечка повела себя странно.
— А что ему будет? — спросила она.
— Тюрьма ему будет! Или расстрел! — в запальчивости сказала Любовь Юрьевна.
— Тогда я не пойду обследоваться. И заявление не буду подавать, — твердо сказала Женечка.
У матери даже ноги подкосились, она рухнула в кресло.
— Это почему же?
Женечка объяснила. Во-первых, она действительно пила вино и курила без всякого принуждения. Во-вторых, Николай говорил ей о любви, значит, это не так, как, вон в газетах пишут, догоняют в темной подворотне и насилуют, даже не зная кого. В-третьих, она была без сознания и даже ничего не почувствовала. В-четвертых, рано или поздно это должно было бы случиться. Могло бы конечно и лучше. Но могло ведь и хуже. В-пятых, она считает, что тюрьма и расстрел за то, что было, слишком большое наказание для человека. Так у него еще есть надежда стать другим, а так — никакой надежды. Дела-то ведь уже не поправишь, зачем же губить человека? Какой смысл?
— Не человек он! — закричала Любовь Юрьевна, глядя на дочь со страхом и недоумением.
А тут явились вдруг родители Николая.
