— Ладно. А темноты боитесь?
— Нет.
— А чего боитесь вообще?
— Даже не знаю. Сейчас такое ощущение, что ничего. Ну, смерти, может быть. И то так… Абстрактно.
— Само собой, вы слишком молоды и здоровы, чтобы думать о смерти конкретно. Одного не понимаю. Чаще всего такие явления результат шока или стресса. Или долгого напряжения, от которого организм человека спасается подобным образом. У вас было что-то в этом роде?
— Нет.
— Это вы помните или вам сказали?
— Мне сказали. Ничего особенного не было. Ну, обычные неприятности. А так все нормально. Хорошую роль получила, и вообще…
— Мужа любили?
— Да. Говорят, что да.
— Сложный случай. Сложный, — задумался Акимычев. — Пожалуй, если брести с вами от прозрения к прозрению, мало чего достигнешь. Ну, вспомните еще один омут и еще одного сома… Пожалуй, все-таки нужен шок.
— А без шока никак нельзя?
— Не бойтесь, это не будет удар пыльным мешком из-за угла. Все произойдет с вашего согласия. Понимаете, очень простая вещь: все мы в той или иной мере живем наперекор себе. Недаром есть выражение: жить не своей жизнью. Мы постоянно наступаем на горло собственной песне. У Фрейда это характеризуется как подавление первобытных инстинктов — агрессивности, сексуальности и тому подобное. Но это довольно однобоко. Есть и другие теории. Даже Дарвина нельзя сбрасывать со счетов: в природе идет борьба за выживание, причем не только особей, но и целых видов. Поэтому иногда человек, идя сознательно на смерть во время, например, войны, чтобы спасти друзей или родину, даже преступает сильнейший инстинкт самосохранения во имя идеи сохранения вида, общности и так далее. Надо учитывать все! По моей версии вы жили именно не своей жизнью. И ваше подсознание возмутилось, воспротивилось, наступил момент, когда это подсознание стало сознанием, а сознание ушло в подкорку. И вы проснулись другой. На самом же деле — самой собой. Понимаете?
— Понимаю. Что же делать? Вообще не возвращаться в себя?
— Нет, вернуться надо. Но с опытом новой жизни. Я вам предлагаю метод отрицания!
— Что это значит?
— Это значит: вы пробуете совершить ряд поступков и прислушиваетесь к себе, нравится вам это или не нравится.
— Ясно. И делать только то, что нравится?
— Ни в коем случае! Делать именно то, что не нравится. То, что кажется вам дико, нелепо. Чтобы весь ваш организм возмутился, восстал — и в результате этой борьбы произойдет слом, шок и вы опять станете собой!
Лиза подумала.
— В этом есть логика, — сказала она.
— Еще бы! — подтвердил Акимычев. — Тут не только логика, тут вообще новые горизонты в психиатрии открываются! Но мы пока не будем никого информировать, в науке сейчас сплошное воровство. До чего дошло: если компьютер, например, к Интернету подключен, то на нем опасно уже работать, в любой момент твои мысли могут украсть, перекачать на другую сторону планеты, а потом выдать за свои, а ты ничего даже и сказать не сможешь! Поэтому мы начнем этот эксперимент в обстановке засекреченности — и вдвоем. Вы не против?
— Я готова.
— Очень хорошо! — засуетился Акимычев. — Возможно, мы уже сейчас близки к результату!
— Неужели?
— Представьте себе. Итак, вы не боитесь темноты? Это мы проверим!
И он наглухо закрыл коричневые плотные шторы на окне кабинета. Стало темно почти до кромешности.
— Я вам симпатичен? — спросил невидимый голос Акимычева.
— В каком смысле?
— Как мужчина.
— Я даже об этом не думала.
— Хорошо. А если подумать?
— Нет, извините.
— Может, даже противен? — с надеждой спросил Акимычев.
— Ну, не так уж… Мужчина как мужчина.
— Какой я мужчина?! — возразил Акимычев. — Рост метр шестьдесят четыре, глазки маленькие, нос пупочкой, не мужчина, а недоразумение! Вам даже противно представить, что такой мог бы, например, добиваться вашей благосклонности, не так ли?
— Пожалуй, — согласилась Лиза.
— Замечательно! Это нам и нужно — чтобы вам было противно. Сейчас еще противнее будет. Но мы зато добьемся своего. Итак, я снимаю штаны. Мятые неглаженые штаны с истершейся подкладкой. Я довольно неопрятен, к сожалению. Снимаю рубашку, пропахшую потом. Снимаю носки, местами влажные, местами заскорузлые, я их три дня не менял: лень. Снимаю трусы. Я ненавижу слово «трусы», не знаю почему. Отвратительное какое-то слово: трусы. В русском языке все слова, касающиеся белья, грубы и корявы. Впрочем и слова, касающиеся тела. У нас нет красивых слов для обозначения красивых изгибов. Пример: жопа, ягодицы, зад, задница. Ужас! Бедра. Кошмар! Ляжки. Аж воняет это слово! Промежность. Пупок. Лобок. Продолжать?
