Прошло много времени. И было много всего. С чего начать?
Шестого января я вспомнил, что обещал быть с Викой.
Пришел к ней.
Она: ба, какие гости!
Я говорю: извини, семейные проблемы.
Она говорит: а врать не надоело?
Я говорю: ладно, не буду врать. И начинаю ей рассказывать то же самое, что рассказал Маше. То есть о Лере.
Но она не дослушала.
Ну ты и сволочь, говорит.
Я говорю: ты постой, я еще не все сказал. Я у нее был недавно и говорил с ней начистоту. Во всем признался.
Она говорит: нет, ты не потому сволочь, что Лере мозги задурил. Можешь гордиться. Ты потому сволочь, что это мне рассказываешь.
Я говорю: я же по-товарищески.
Она говорит: щас прям! Ты просто так ничего не делаешь. Ты мне рассказываешь, чтобы цену себе набить. Смотрите, он какой, взрослые женщины от него с ума сходят. А раз взрослые с ума сходят, то я вообще расстелиться должна. Так или нет?
Я говорю: так.
Нет, серьезно, так и сказал, потому что захотелось вдруг — только правду.
Она говорит: спасибо, хоть признался.
Я говорю: а Рождество мы вместе проведем или нет?
Она говорит: нет, не проведем. Ты сволочь, и я сволочь. Ты над Лерой подшутил, я над тобой подшутила. Я же тебя шантажировала, в самом деле.
Я говорю: это сначала. А теперь я без всякого шантажа.
Она говорит: конечно, удобно, когда по соседству девушка есть, с которой можно в любой момент трахнуться.
Я говорю: дело не только в этом.
Она говорит: разве? Ну, давай ври опять. Что ты там приготовил?
Тут я повернулся, вышел и пошел вниз по лестнице. Дошел до первого этажа.
И прозрел.
Как будто стукнули меня по голове, и вылетело все, что я сам про себя придумал, а осталось только то, что в голове было само по себе, без моих придумок. Осталось вот что. То есть такие вот мысли. Мысли такие: Маша — это никакая не любовь была, а мое тщеславие. И Лера — то же самое. А любовь моя, если разобраться, это Вика. И давно уже. И так она в меня тихо вошла, что я даже не заметил.
И стою, господа, совершенно счастливый. Потому что все-таки это что-то вроде счастья, когда ты живешь в тумане каком-то и вдруг все ясно. Пусть даже неясно, чем кончится, но зато хотя бы ясно, где ты и кто ты.
Короче, я поднялся к Вике. Она открыла, усмехается и говорит: да не бойся ты, я таблеток пить не буду. И не собиралась, между прочим. Из-за такого дерьма! Я тебя просто на понт взяла.
Я говорю: ты не выражайся, пожалуйста, а послушай. Можешь мне не верить. Можешь думать, что хочешь. Я даже не войду, и вообще я не из-за этого. Просто я понял, что я тебя люблю, вот и все.
И повернулся, и пошел.
А она говорит сверху: ты, говорит, еще большая сволочь, чем я думала!
Я поворачиваюсь и говорю: спорить не собираюсь. Думай, что хочешь. Я сказал. И это правда.
И вижу, она растерялась. Как я, когда Маша мне записку написала. То есть не знает, верить или нет. То есть она, может, об этом мечтала — и вдруг. Поэтому поверить боязно даже.
И она спускается прямо босиком по лестнице, спускается ко мне — и как залепит по роже. И еще раз, и еще. А я смеюсь, как дурак.
И она тоже начинает смеяться.
И мы стоим и хохочем.
Потом она начинает меня целовать и приговаривает: какой же ты негодяй, какой ты весь крученый-верченый, как мне тяжело с тобой будет, как ты меня изведешь, сволочь, и ведь бросишь потом, я это точно знаю, но черт с тобой, сколько будем дружить, столько и будем.
А мне все смешно. И слово «негодяй» смешно, и слово «дружить» тем более смешно.
И счастлив я прямо до седьмого неба.
И мы с ней поднялись к ней, и…
Хотел прерваться на полчаса, а получилось на два дня. Разные дела помешали.
Что там было?
(Проматывает ленту, слушает.)
«И мы с ней поднялись к ней, и…»
Это все ясно. С этого дня уже неделя прошла.
Кончились каникулы, и тут случился полный кошмар.
Еще первый урок не начался, входит Лера.
Кофточка на ней какая-то странная, джинсы. У нас учительницам строго-настрого запрещено в джинсах ходить. Только старшеклассницам. Мы немного причумели, но не сразу въехали.
Мы говорим: что, Валерия Петровна, расписание поменялось, первый урок литература у нас?
Она говорит: какая Валерия Петровна, где Валерия Петровна? Я Лера. Можно Лерочка. У вас новичков не обижают? А что, первый литература? А я не выучила ничего. Я только помню: мороз и солнце, день чудесный, еще ты дремлешь, друг прелестный… А дальше забыла.
