Короче, приехали, стали кататься на лыжах.
Лера охает и ахает: какой снег, какие деревья, какой воздух! Ты знаешь стихи про зиму?
Я говорю: знаю, но забыл. А самому почему-то в голову лезет детская хохма-переделка:
Зима поет, аукает.
Медведь в берлоге пукает.
В общем, господа, скучно мне было.
Но я взял себя в руки и подумал, что обязан уметь в любой ситуации быть на высоте. Поэтому чего-то такое пофилософствовал на темы природы и погоды. Лера слушает внимательно, а мне смешно.
Накатались, вернулись в город.
Она говорит: давай оставим этот день таким, какой он есть.
Я намек понял. Но оставить никак не мог. И сделал трагическое лицо. Она говорит: какой ты неуемный.
Ха! Это вопрос, кто неуемный.
Но, между прочим, неуемность свою доказывал до позднего вечера.
А домой когда шел, думал: пора мне эту историю завязывать. Я с этой историей совсем забыл о главной цели своей жизни: о Маше.
И я придумал кое-что. И завтра исполню.
Это был один из лучших дней в моей жизни. Мы катались с ним на лыжах в пригородном лесу. Я не хотела, чтобы нас связывало только… Ну, понимаешь. Мы катались, мороз и солнце, день чудесный. Он разговорился, много говорил. И, надо заметить, довольно оригинальные вещи. Для своего возраста, по крайней мере.
Я была так счастлива, что мне ничего другого не хотелось. Но он напросился. И я не смогла устоять.
Кажется, он влюблен весь, всем собой. Глаз с меня не сводит. Обнимает так, будто каждый раз — первый.
Я уже начинаю с беспокойством думать о том времени, когда кончатся каникулы. Ведь придется входить к ним в класс с таким видом, будто ничего не было. Ужас, ужас. Мне кажется, все посмотрят на него, на меня, и все поймут. И что тогда?
Но я совсем голову потеряла, потому что ничего не боюсь. Ну и пусть узнают. Мы уедем с ним, убежим. Или поженимся. Почему бы и нет? Почему бы и нет, я спрашиваю? Что это за выдумки и условности? Почему нельзя? Если любовь, все можно!
Тридцать два, пятнадцать, сорок. Это телефон Маши.
Я позвонил ей и сказал, что попал в трудное положение. Не знаю, как выпутаться. Мне нужен совет.
У тебя умная мама, сказала она, посоветуйся с ней.
Я сказал, что мне нужен посторонний совет. Но женский. Именно женский совет.
Как я и рассчитывал, она заинтриговалась. Что ж, говорит, заходи.
Это был рабочий день для всего трудового населения, и ее родителей не было дома.
Я без всяких предисловий говорю ей, что сейчас скажу одну очень секретную вещь. Надеюсь на ее молчание.
Она даже обиделась. Но молчит.
Я гоню дальше.
Говорю: что делать, если тебя любят, а ты нет?
Она говорит: это ты про Вику?
Я говорю: какая Вика, при чем тут Вика?
Она удивилась: а кто тогда?
Я говорю: сиди крепко, а то упадешь. Это Лера.
Какая Лера?
Валерия Петровна!
Она на меня смотрит и не знает, верить или нет.
Тогда я начинаю во всех подробностях. Ну, не во всех. Но почти. Что Лера зазвала меня в гости (что на Новый год, не сказал, само собой) для того, чтобы книгу мне дать. И вместо книги вдруг признается мне в любви и говорит, что если я ей тем же самым не отвечу, то она сейчас же с балкона выбросится. Что мне было делать?
Маша слушала меня с большим вниманием.
Потом спросила: и что теперь?
Я говорю: буквально преследует, звонит постоянно. А мне ее жалко. У нее явно сдвиг по фазе, она просто больной человек!
Маша очень рассудительно говорит: никто не имеет права заставлять другого человека любить себя насильно.
Я говорю: это понятно, но как ей объяснить?
Маша говорит: ничего не надо объяснять, она все равно не поймет. Просто пригрози ей, что все расскажешь.
Кому?
Матери или друзьям. Все равно.
Она прыгнет!
Ничего не прыгнет. Не так это просто. А если прыгнет, туда ей и дорога. Если человек от любви с собой кончает, то это не любовь, а эгоизм.
Мудрая мысль, господа, не правда ли?
Тут я печально говорю: все дело в том, что у меня нет никого. Если бы я пришел и сказал: извините, у меня другая женщина есть, она бы, может, успокоилась.
Маша задумалась, а потом говорит: в этом есть логика. Да, говорит, впутался ты в историю!
И при этом посматривает на меня так, как никогда не смотрела.
