Виктор слушал и вполголоса переводил Женечке. Ей и смешно было, и жалко Дмитрия.
— А где же их хваленая американская свобода? — спросила она.
Менеджер, поняв, что дама о чем-то его спрашивает, моментально склонил в ее сторону услужливую голову.
Виктор перевел вопрос.
— Свобода — везде! — развел радушно руками и воскликнул менеджер. — Свобода — здесь! В Америке нет ничего невозможного! Хотите употреблять наркотики? Пожалуйста! Хотите заняться голубой любовью или розовой? Плиз! Но! — И он поднял указательный палец. — Но для всего есть свое время и свое место! Вести себя в нашем отеле так, как не ведут себя другие, означает посягать на свободу гостей отеля! А свобода большинства в Америке, как в образцовом демократическом государстве, превыше свободы одного человека, поэтому она берется под защиту, при этом человеку всегда предоставляется альтернативный выбор!
— Излагает не как администратор гостиницы, а прямо как политик! — сказала Женечка, выслушав перевод Виктора.
— Просто он хорошо умеет делать свою работу, — сказал Виктор и вышел. Через пять минут он вернулся и сказал менеджеру, что все улажено, русский господин желает попасть в такое место, где есть шикарный бар, шикарные проститутки, марихуана и свобода проявления эмоций в любом виде.
— О’кей! — сказал менеджер и пожал Виктору руку (после того, как тот подал ему свою, показывая этим, что прощается).
— Он в самом деле согласился? — спросила Женечка.
— Да. Он сказал, что переоценил свои силы. Он не может находиться рядом с нами. Он потерпит. Мы ведь через две недели расстанемся.
— Спасибо, что напомнил.
— Ты уже не хочешь?
— Почему — уже?
— Ладно, спрошу по-другому. Я тебе нравлюсь больше, чем раньше?
— Намного.
— Может, любишь уже? — криво усмехнулся Виктор.
— Почти.
— А его?
— Уже не так.
— Только этого мне еще не хватало! — сквозь зубы сказал Виктор.
— Ты по-прежнему хочешь от меня отделаться?
— Да! Очень хочу! Ты знаешь, я вчера смотрел, как ты гоняла на этом мотоцикле и вдруг подумал: если ты перевернешься и утонешь, я буду тосковать несколько месяцев. Может, даже год. А потом все равно забуду. Дела, другие женщины и так далее. А если мы просто расстанемся, я буду слишком долго помнить, что ты здесь, рядом. Может, дать тебе денег, чтобы ты переехала в другой город, купила там квартиру? Даже в Москву — хочешь? И чтобы я не знал, где ты.
— Я как прокаженная, как меченая какая-то, — вдруг горько сказала Женечка.
— Ты о чем?
— Я не понимаю. Вы оба меня любите, Дмитрий и ты. И оба стараетесь от меня избавиться. Не понимаю!
— Поймешь потом. И поймешь еще вот что: ты иностранка не только здесь, ты иностранка и там, в той жизни, из которой мы приехали к этим райским берегам. В тебе есть что-то такое, от чего сходишь с ума и одновременно злишься. Тебя нельзя покорить, нельзя унизить, от тебя нельзя ждать полной любви.
— Что значит — полная любовь?
— Полная — значит, что в мире для тебя существую только я. И никто другой. Никакие океаны, водные лыжи и мотоциклы тебе не нужны. Только я. Ты не засматриваешься на мускулистых мальчиков-спасателей, которые на вышках сидят на пляже.
— А я засматриваюсь?
— Разве нет?
— Да. Но они такие красивые, загорелые. Мне они очень нравятся. Ну и что? Здесь есть и несколько других мужчин, которые мне нравятся. Здесь есть и женщины, которыми я любуюсь. Ну и что?
— А то, что пока тебе везет. И Дмитрий, и я — довольно благородные люди оказались. Но ты можешь встретить и таких, которые захотят тебя втоптать в грязь, чтобы тебя не было. Чтобы ты души не травила.
— Чем?
— Тем, что ты есть! И все, я хочу спать!
И он лег, поворочался и заснул. Женечке же не спалось. Ей вдруг захотелось пойти к Дмитрию и поговорить с ним.
Но тут она услышала, как подъезжает машина. Вышла на балкон. Расторопный менеджер не стал дожидаться, когда проснутся обитатели отеля. Вышел Дмитрий, посмотрел наверх:
— До скорого!
Женечка слабо махнула ему рукой. Он сел в машину и укатил.
И Женечка поняла, что радость кончилась. Теперь она будет думать о нем, тревожиться о нем.
И она пошла по прохладному утреннему песку к своему утешителю — океану.
