Я спросил:
– Где?
– Тебя Долмат пригласил. Я должна была сразу сказать. Долмат приглашает. Им хочется дома. Заседание общества. Ужин и все такое... У тебя есть адрес?
– Чей? Фомича? Он оставил мне визитную карточку.
– Значит, в семь. Послезавтра.
Я спросил:
– Ну а ты?
Она сказала:
– А как же.
– А завтра? А что ты делаешь завтра?
– Завтра, – сказала Юлия, – я должна передать вам, Олег Николаевич, официальное приглашение на послезавтра.
Я спросил:
– Значит, завтра придешь?
– Будем считать, передала сегодня. Завтра у меня выходной, – сказала Юлия.
– Зачем выходной? – уже не зная, что спрашивать, спросил я еще.
Не удостоив меня ответом, взмахнула Юлия рукой – остановилась машина.
– Пока!
Помахала мне из кабины, я видел.
Сама стремительность.
Окулист – оккультист. Уролог – уфолог. Диагностик – агностик.
Мне нужен был невропатолог. У него была необычная фамилия – Подоплек.
Я опоздал, невропатолог уже закончил прием. Сестра, худощавая старушка с заячьей губой, не пускала меня в кабинет.
– В среду, в среду, доктор устал.
– Я не могу в среду.
– Тогда в понедельник, – и скрылась за дверью.
Я человек исполнительный, я пришел, потому что мне сказали в больнице: через месяц-другой покажись невропатологу. А надо ли? Может, и не надо. Я опять постучал. Заглянул.
– Извините. Один вопрос. Меня после больницы направили, сотрясение мозга, я не жалуюсь, у меня все хорошо, надо ли мне приходить или вы меня совсем отпускаете?..
Невропатолог сидел за столом, перед ним лежала картонка, он лепил из пластилина фигурки.
– В понедельник! – не поднимая головы, отрезал невропатолог, бликуя лысиной.
Я подивился на невропатолога: зверюшки – медведь, корова, жираф...
– Вы не поняли? В понедельник! Закройте дверь! – закричала сестра.
Закрыл дверь и пошел прочь. Ну их. Уже был на лестнице, когда услышал: «Стойте!» – невропатолог, тот самый, лысенький, приземистый, догонял меня, едва не выскакивая из халата.
– Сотрясение мозга – когда?
– 19 августа.
– Секундочку, – он взял у меня медицинскую карту, взглянул на фамилию, крякнул. И уже другим, ласковым тоном: – Идемте, Олег Николаевич, прошу вас.
Я последовал за ним. Сестра в кабинете застегивала сапожки. Пластилин со стола она уже убрала вместе с картонкой. Собиралась домой.
– Лидия Владиславовна, я поговорю с молодым человеком, вы можете идти, только вот что, пока не ушли, попрошу-ка я вас, голубушка, выпишите-ка мне... ему то есть... парочку направлений... ну, на кровь само собой клинический... и на, хорошо бы, мочу, нет? – спросил он меня, – не возражаете?..
– На кровь... и мочу? – переспросил я невольно. – А зачем?
– Хочу все знать, – сказал невропатолог, моя руки под краном. – Кровь да моча – слабость врача. – Хихикнул. – Утречком до половины одиннадцатого, в любой день... первый этаж, двенадцатый кабинет...
Долго и задумчиво вытирал руки вафельным полотенцем.
Я удовлетворил все его просьбы: следил глазами за молоточком, предоставлял коленку для ловкого тюка, стоял с вытянутыми руками и закрытыми глазами – все как положено.
Лидия Владиславовна ушла. Она уходила как будто на цыпочках, без «до свиданья», почти по-английски, не обнаружив ничем ни присутствия, ни, тем паче, отсутствия, словно ее и не было. Ее и не было, когда ушла.
– Головокружения?.. Как спите?.. Хорошо спите?.. Хорошо, это хорошо... А что плохо?
Я сказал, что сны вижу чересчур выразительные. Но не жалуюсь.
– Кошмары?
– Нет, как раз нет. Я не жалуюсь. Но уж очень рельефные. Раньше такого не было.
– Расскажите последний.
– Сон?
– Да, будьте любезны.
Невропатолог приготовился слушать, он удобно, насколько это позволяла форма стула, развалился, раскинулся, правая рука повисла на спинке, обмяк.
– Только с подробностями, не халтурить!
С подробностями так с подробностями...
Про Юлию я ему не стал рассказывать, рассказал предпоследний. Про Африку. Моя поездка на Мадагаскар в компании четырех китайцев.
Доктор слушал внимательно, можно сказать увлеченно, почему-то с закрытыми глазами. Он то улыбался, то хмурился, то тяжело вздыхал; казалось, он сам видит мой сон и пуще меня самого переживает мои похождения.
