Февраль две тысячи такого-то года (20** — кто бы запомнил порядковый номер?): это когда по обилию снега уже в январе побиты рекорды двух или трех десятилетий.
Вчера была пятница, будни прошли, а поезд идет, и в мозгу Капитонова формируются схемы обстоятельств момента.
Вот сам Капитонов. Минуту назад он покинул купе. Взрыв «Болеро», и он ищет по карманам мобильник.
А вот и московское время.
16:07
Это Оля, из оргкомитета.
— Евгений Геннадьевич, здравствуйте. Вас не может встречающий найти. Вы, собственно, где? — Я, собственно, в поезде. — А почему не выходите? — Потому что еду.
На несколько секунд потусторонняя Оля лишается дара речи. Капитонов спокоен — к недоразумениям он готов. На электронном табло в торце коридора уже не время, а температура как есть: –11. Нормально. Не холодней, чем в Москве.
А в вагоне очень сильно натоплено.
— Простите, куда вы едете?
Очаровательно. Куда же он едет?
За окном промелькнуло двухэтажное строение с гигантскими сосульками, свисающими до земли. И снова — деревья, снег, деревья.
— В Петербург, Оля. В Санкт-Петербург.
— Но поезд уже прибыл давно. Вас встречают на вокзале.
— Вот как? Но мне еще полчаса до Ладожского вокзала. Если по расписанию.
— Подождите, но почему до Ладожского?
— А до какого?
— До Московского?
— Оля, сосредоточьтесь! Вы мне вчера сами позвонили и сказали, что билетов на «Сапсан» нет, но, если я хочу успеть ко второму дню, можно еще заказать на проходящий поезд из Адлера. Вы забыли? Сел я на Казанском вокзале, не на Ленинградском, а выйду, судя по всему, на Ладожском, не на Московском!.. Трясусь я в душном вагоне все утро и весь день. Это не самый хороший поезд и это не лучший способ путешествовать из Москвы в Петербург.
— Простите, Евгений Геннадьевич, то была не я, другая Оля. Она вам перезвонит.
Дверь в купе открыта. На Капитонова глядят попутчики — дама, которую зовут Зинаида, и ее сын даун по имени Женя, взрослый уже. Зинаида смотрит сочувственно, а даун Женя — восторженно.
Проводница с веником в руке мимо проходит, она тоже слышала разговор:
— Не переживайте, скоро этот поезд отменят к чертям собачьим, вон вагон полупустой.
— А я и не переживаю.
Вошел, сел. Сидят. Едут. Теперь уже скоро.
— Я сначала подумала, что дочь позвонила, — говорит Зинаида.
Он уже пожалел, что рассказал ей о дочери.
Перед глазами Капитонова побежали черные буквы на белой стене — радикальный призыв к вооруженному восстанию. Потом — гаражи, что ли. Он никогда не приближался к Петербургу с этой стороны. Ладожский вокзал открыли за несколько лет до того, как уехал он в Москву из Питера. Он только один раз был на Ладожском — когда они с женой встречали дочь из летнего лагеря. Ей тогда было одиннадцать.
Зинаиде жалко попутчика:
— Жалко, говорю, вам поспать не пришлось.
— Ничего, — говорит Капитонов.
Большую часть дороги не общались — от самой Москвы, где он сел, то есть подсел — к ним, уже едущим, и до почти что Окуловки. А четвертого пассажира в их купе не было. Сын ее всю дорогу играл за столиком костяшками домино, а Капитонов лежал на верхней полке, глядел в потолок, предельно близкий, и делал вид, что миропорядок устроен по разумным лекалам. Три часа назад, перед Окуловкой, он, скорее от скуки, чем по необходимости, отправился в вагон-ресторан, где, обнаружив себя единственным посетителем, съел бифштекс и выпил сто грамм коньяка, который и не коньяк вовсе, да ладно. А когда вернулся, соседка по купе, эта улыбчивая дама с усталым лицом, принялась потчевать его домашним пирогом, настоятельно уговаривая разделить с нею и сыном купейную трапезу. И тогда Капитонов сделал ей первое признание: он только что пообедал. Потом она несколько раз спрашивала его: «И куда мы все это денем?» А он отвечал: «Возьмете с собой». В общем, общались. — Зина. — Евгений. — Можно было бы «Евгений Геннадьевич», как он обычно представляется в начале семестра студентам (и что есть правда), но он сказал «Евгений» (тоже ведь не солгал), и Зинаида обрадовалась: «Видишь, как бывает, — сказала она сыну дауну. — Мы с тобой едем, а не знаем, с кем. Дядя Женя, твой тезка». Сын ее, радостно просияв, протянул вдруг руку, чем удивил Капитонова, но тем и ограничился, что растопырил пальцы, — рукопожатие слабеньким получилось, односторонне капитоновским, однако достаточно убедительным, чтобы порадовать Зинаиду. Словно что-то между ними случилось такое. Капитонов узнал, что едут они из Липецка к сестре Зинаиды, что Зинаида хочет показать сыну Санкт-Петербург и что у сына есть мечта — увидеть «кораблик». Он действительно много раз повторял слово «коаблик». «Дядя Женя видел коаблик?»
