Дядя Тепа решил раскошелиться, предложил на выбор – купить «Горбачева» с минимальной закуской или пива с сосисками. Как ни странно, выбрали пиво с сосисками.
За столики сели на берегу водоема, хотя было прохладно (больше пиво никто здесь не пил). Водоем был типа водохранилища. Любовались природой и немецким порядком. Поражались психологии большевиков, точно так вот сидевших и смотревших на это на все и мечтавших о мировой революции.
Дядя Тепа спросил, не надумали Щукин и Чибирев стать азюлянтами.
Щукин и Чибирев, отдавая должное и тому и сему, пятому-десятому, азюлянтами стать не надумали.
Дядя Тепа решился тогда поговорить о вещах не очень приятных. План таков. Завтра выедут вечером и поедут назад по отработанной схеме; он, конечно, проводит. В Рекклингхаузен ночью прибудут. Остановятся у Телегина. Утром Телегин поведет Щукина и Чибирева в полицию и там объяснит, что их обокрали, – нет у них ни форинта, ни копейки. Немецкое государство посочувствует им и отправит того и другого в Москву авиарейсом. Иной путь не просматривается.
– Мы так не договаривались, – произнес Щукин.
– Подстава, – сказал Чибирев. – Ты опять за свое?
– Да чем же вам это не нравится? – изумился Дядя Тепа совершенно искренне. – Испытанный способ! Думаете, вы первые? Ха-ха. Да вас еще и покормят в самолете. Еще и поблагодарят за то, что домой решили вернуться. Да они как только узнают, что вы на убежище не претендуете, сразу же вас и отправят в Москву, и с великой радостью! А уж из Москвы в Питер сами как-нибудь...
Он добавил:
– Или вы сразу до Питера хотите?
Дядя Тепа пожалел, что затеял этот разговор преждевременно. Он попытался развеселить товарищей, отвлечь – и отвлек простейшим приемом: «Это что там на горе?» – чтобы, когда отвернутся, бросить в кружки обоих по пластмассовой мухе. Не оценили.
– Очень смешно.
– Дядя Тепа, ты дурак?[5]
Дядя Тепа попытался сгладить неловкость, дав понять, что шутка не завершена:
– Бармену покажите, он заменит.
Его послали – беззлобно, но грубо. Не к бармену. Тот, впрочем, сам заметил неладное: двое вылавливают в пиве постороннее нечто. Он приглядывался. Не мух же? Мухи здесь занесены в Красную книгу. К тому же сейчас не сезон. Какие мухи зимой? И тем более в пиве?
Каждый пытался представить, о чем думает бармен, каждому хотелось, чтобы у него свихнулись мозги. Может быть, он ни о чем не думал. Стояние за стойкой не располагает к думам.
Зябко стало пить пиво.
Видя, как помрачнели Щукин и Чибирев, Дядя Тепа сказал:
– Ну да ладно, не будем о грустном. Утро вечера мудренее.
А ведь и вечер еще не наступил. Еще было без десяти четыре.
* * *
Здесь быстро темнеет, но впереди вечер еще, можно подняться на гору. Час наверх, полчаса там, полчаса вниз, потому что вниз быстрее идется, чем идется наверх.
– Что там делать будем? – спросил Чибирев.
– Смотреть, – Дядя Тепа сказал.
Ему хотелось показать, как вокруг хорошо.
Альпы все-таки.
На горе вышка стояла, Щукин бы сказал, геодезическая.
Пошли.
– Нет, – сказал Чибирев, – тут часа два подниматься, если не три.
– Ну ты пессимист, – сказал Дядя Тепа. – По дороге ж идем. За три часа можно на инвалидной коляске въехать.
– А спуститься за восемь минут, – Щукин прикинул.
– Если без тормозов, – добавил Чибирев, живо представив картинку.
Им уже приходилось обсуждать особенности жизни здешних инвалидов – с их колясками-то, с их возможностью пользоваться специальными туалетами. Щукин помнил родную коляску отечественного производства, которую его родители когда-то выхлопотали для деда – у того отнялись ноги. Стали-железа на ту коляску не пожалели – была коляска, одним словом, могучая. Хоть в бой на ней поезжай. Никаких рычажков, никаких прибамбасов. Броня. И покрашена была в грязно-зеленый цвет. Как танк. Когда дед умер, сняли колеса и поставили, что осталось, на табурет – так служило оно вместо кресла какое-то время на кухне. Потом отдали соседу ее, с колесами, вроде для тещи, но, как выяснилось, он из этой коляски сделал тачку для дачи.
Можно ли из инвалидной коляски западного производства – легкой, нежной, хрупкой, изящной – сделать тачку для дачи? Нет, нельзя.
