– А в коробочке что?
Дядя Тепа, ликуя, круглую булочку вынул.
Далее:
– Джем! Апельсиновый!
На одно, представьте, употребление. Ам! – и готово. Но сколько вкуса, изящества – в крохотной ванночке, причем если здесь потянуть, без проблемы откроется.
Масла маленький параллелепипед – в блестящей обертке – грани ровные, любо смотреть.
Демонстрировал пакетики один за другим – упаковками спешил удивить: соль, перец, чай, а главное – майонез: приходилось ли вам, господа россияне, из пакетика выдавливать майонез? Не ложкой черпать из банки, а выдавливать из пакетика? И какой майонез, отметьте, пожалуйста, – с пищевыми добавками, а не просто!
Плавленого сыра две квадратные полоски, на удивление тонких и, что Дядю Тепу больше всего восхищает, каждая в своей упаковке! Апофеоз. Каждая в своей упаковке! Каждая полоска запаяна в полиэтилен!
– И после этого вы будете ругать Запад?
Вспомнили, как у нас даже в лучшие времена продавщицы в продмагах не желали колбасу или тот же сыр нарезать, а все норовили куском отмахнуть. Не каждая продавщица соглашалась нарезать.
– Нет, здесь режут машиной.
– И у нас появляются, – сказал Чибирев. – Я видел в магазине на Невском аппарат для нарезки...
– На спор – сломается, – Дядя Тепа сказал. Щукин напомнил друзьям о феномене довеска.
В том, что отрезали куском, была своя прелесть. Когда он был маленький, любил вместе с бабушкой ходить в магазин, он смотрел на весы, предвкушая довесок: сколько не хватит до двухсот, скажем, граммов – десять, пятнадцать? Продавщица, прицелившись, отрезала довесок в приложение к целокупному куску, бабушка всегда отдавала довесок маленькому Щукину, и он его тут же съедал. Нет, маленький Щукин не был голодным, дома он часто отказывался от колбасы или сыра, но в магазине – довесок... непередаваемый вкус!
– Ну нет, – сказал Чибирев, – никаких довесков я в магазинах не ел. Мне не разрешали есть в магазине. Мама моя говорила, что есть в магазине – это предел неприличия.
– Видите, как вас по-разному воспитывали. А каков результат? Один и тот же.
Дядя Тепа это в шутку произнес, но Щукин сказал серьезно:
– У тебя нет ощущения, что ты отстал от поезда? У меня есть.
– И у меня есть, – сказал Чибирев.
– Ничего, ребята, догоните. У меня такого ощущения нет.
– Прыгнул в последний вагон?
– Да бросьте вы эти железнодорожные ассоциации! Доехали и доехали. Все. Забыто!
Они отправились в город.
Город был маленький, с гулькин нос. По российским меркам – поселок. Дядя Тепа уверял, что всего населения здесь пять тысяч. Может быть. Почему бы и нет. На поверхностный взгляд городок этот, если не принимать во внимание величину, ничем существенно не отличался от любого другого, пускай даже очень крупного немецкого города – словно отрезали от большого города дольку и поместили подальше куда, только и всего. Костел, супермаркет, парикмахерская, магазины – весь необходимый набор. Город вдоль и поперек прошли за тридцать минут: вдоль – за двадцать, поперек – за десять. Дядя Тепа сказал Щукину: «Посмотри, тебе как кладбищенскому сторожу интересно, наверное». Между двух домов – это в центре-то города – притулилось кладбище, кладбищишко, метров шесть на десять, крохотульное; могилки без всяких оград жмутся друг к другу, памятники пеньками стоят, теснится толпа мраморных ангелов. Плотность захоронений да и место само – напротив аптеки – изумили Щукина; он пригляделся. Никакое не кладбище и не могилы. Просто выставка образцов надмогильных аксессуаров, продают их тут – магазина вроде.
Тротуар повсеместно плиткой покрыт. Через несколько лет, к раздражению петербуржцев, Петербург покрываться той же плиткой начнет; губернатора даже обзовут словом «плиточник», мол, меры не знает, а ведь он как лучше хотел (будет хотеть). Но до этого дожить надо.
Когда ночью шли по тускло освещенным улицам, вот чего не заметили Щукин и Чибирев – гор.
Город окружали горы. Невысокие горы, но горы.
Может, даже низкие горы, но горы.
– Я вам что говорил? Мы же ехали в горы!..
Может, даже не горы – холмы.
Город окружали холмы, будоражащие умы Щукина и Чибирева, потому что, когда они шли по городу ночью, никаких холмов не заметили.
