— А как же твоя докторская? — удивился Мо Янь. — Закончил?
— Докторская подождет. Мне больше по душе работа со словом, сводки новостей ближе к литературному творчеству.
— Ну и славно, — согласился Мо Янь.
— Сестричка Ма, приготовь Мо Яню горячую ванну, — распорядился Юй Ичи. — Пусть помоется как следует, чтобы от него не несло такой кислятиной.
Очкастенькая согласно хмыкнула и направилась в ванную. Вскоре оттуда донесся плеск воды.
Юй Ичи открыл дверцу винного бара с несколькими десятками бутылок и повернулся к Мо Яню:
— Что пить будем?
— Ну вы придумали, — возразил Мо Янь. — Три часа ночи — какое пить.
— Что значит — «придумали»? — не отставал Юй Ичи. — Пить вино — наипервейшая обязанность всякого приезжающего в Цзюго.
— Я лучше чаю, — упорствовал Мо Янь.
— Нет в Цзюго никакого чая, — стоял на своем Юй Ичи. — У нас вместо этого вино.
— В чужой монастырь со своим уставом не ездят, учитель, — снова встрял Ли Идоу. — Как говорится, приехал в деревню, веди себя попроще!
— Ну ладно, ладно! — сдался Мо Янь.
— Иди выбирай сам какое, — предложил Юй Ичи.
Мо Янь подошел к бару. От одного взгляда на все эти отборные вина с яркими этикетками даже голова закружилась.
— Слышал, ты многим фору дашь по части выпивки? — подначил Юй Ичи.
— Вообще-то я пить не горазд да и в винах разбираюсь слабо, — признался Мо Янь.
— Да будет скромничать, болтун! — бросил Юй Ичи. — Я же читал все твои письма к Ли Идоу.
Мо Янь бросил на кандидата виноведения недовольный взгляд.
— Главный управляющий Юй свой в доску, — поспешно пробормотал тот. — Абсолютно ничего страшного.
Юй Ичи выбрал бутылку «Люй и чун де»:
— Ты только что с поезда, выпьем, пожалуй, чего-нибудь не очень крепкого!
— «Люй и чун де» — прекрасный выбор, — одобрил Ли Идоу. — Одно из творений моего тестя. Основу вина составляет продукт перегонки чистой золотистой фасоли, добавляется больше десятка ароматных лекарственных трав высокой ценности. Пьешь и словно слышишь деву из классики, играющую на кунхоу.[208] Это вино исполнено глубокого художественного смысла, заставляет задуматься о делах давно минувших дней.
— Брось ты свои приемчики, жулик, — обрезал его Юй Ичи. — Не надо нам, как говорится, всучивать пластыри из собачьей шкуры.
— Меня поэтому и перевели в отдел пропаганды, — не унимался Ли Идоу. — И еще для нужд пропаганды на фестивале Обезьяньего вина. Я ведь как-никак кандидат наук.
— Без пяти минут кандидат, — не преминул задеть его Юй Ичи.
Достав из бара три хрустальные рюмки, он наполнил их «Люй и чун де». Вино в рюмках отливало будоражаще зеленым.
Перед поездкой в Цзюго Мо Янь перелистал несколько специальных книг по вину и кое-какие правила оценки знал. Взяв рюмку, он сначала коснулся ее носом и понюхал, потом помахал ладонью, чтобы разогнать заполнивший ноздри аромат, затем снова поднес рюмку к носу, глубоко вдохнул и задержал дыхание, зажмурившись и сделав вид, что погружен в глубокое раздумье. Прошло довольно много времени, прежде чем он открыл глаза и заявил:
— Действительно неплохая штука: чувствуется налет древности, элегантность и величие. Да, вещь неплохая.
— А ты, паршивец, на самом деле кое в чем разбираешься, — восхитился Юй Ичи.
— У наставника Мо Яня прирожденный талант к вину, — вставил Ли Идоу.
Довольный Мо Янь расплылся в улыбке. В этот момент вернулась девушка в очках:
— Ванна готова, главный управляющий.
— Ну, выпьем. — Юй Ичи чокнулся с Мо Янем. — Примешь ванну, потом отдохнешь чуток. Пару часов еще можешь поспать, завтрак в семь, пошлю за тобой одну из этих красоток.
Осушив рюмку, он постучал Ли Идоу по коленке:
— Пошли, кандидат.
— Можете устроиться здесь, — предложил Мо Янь. — Потеснимся.
— По здешним правилам мужчинам спать в одном номере не позволяется, — подмигнул Юй Ичи.
Ли Идоу хотел было что-то ляпнуть, но Юй Ичи подтолкнул его к двери:
— Шагай давай!
Я в это время выбрался из раковины Мо Яня, зевнул, сплюнул, снял туфли и носки. Тут в дверь негромко постучали. Я поспешно натянул спущенные было брюки, привел в порядок рубашку и пошел открывать. Мимо прошмыгнула очкастенькая Ма.
Она улыбалась во весь рот, сонливости в глазах как не бывало. Кровь взыграла в жилах Мо Яня, но он с самым серьезным видом осведомился:
